Слова эти были сказаны около двух часов назад. Ксандр успел принять душ, побриться, одеться, рискнул выбраться в лабиринт коридоров, чтобы осмотреть дом. Не раз, впрочем, останавливался, вдумываясь в слова Ландсдорфа, в чудовищную грандиозность того, что за ними стояло. «Я понял это с самого начала, с самых первых дней, когда вы стали работать над диссертацией. — Ландсдорф говорил с абсолютной убежденностью. — Вот он, мозг, которого я столько ждал. Вот он, дух, что обратит предвидение в жизнь. Когда вас ознакомить с этим, было всего лишь вопросом времени. — Ксандр застыл, не веря собственным ушам. — Вы тот, кто заменит меня. Вы тот, кому надлежит взять бразды правления». Даже сейчас, препровожденный в небольшую столовую, сидя над блюдом сваренного на медленном огне палтуса, Ксандр не чувствовал голода, хотя сильно сосало под ложечкой.
Будто откликаясь на зов, в дверях появился Ландсдорф, а с ним еще один мужчина.
— Я вижу, вам дали поесть. Великолепно. Надеюсь, вам это по вкусу?
— У меня нет аппетита.
— Это объяснимо, — говорил Ландсдорф, усаживаясь напротив Ксандра, — но вам было бы полезно немного поесть. Восстанавливайте силы.
Второй человек остался стоять возле двери.
— Я слышал, Вотапек приехал, — сказал Ксандр. — Еще один нежданный гость?
Ландсдорф улыбнулся:
— Попробуйте этот голландский соус. Он очень вкусный.
Ксандр пристально глянул на него:
— Вы им рассказали?
— Рассказал… а, вы имеете в виду — о нашем разговоре?
— Я избавлю вас от трудностей. Я обдумал свое «положение». Я отказываюсь.
Какое-то время Ландсдорф молчал. Потом заговорил, причем голос у него был самый успокаивающий:
— Как, должно быть, тяжело далась вам прошедшая неделя. Я вначале тоже колебался. Но, как я уже сказал, в таких делах выбора нет. Подобные вещи требуют от нас большего, чем, возможно, нам суждено понять. В менее расстроенном состоянии вы посмотрите на это совершенно иначе.
— Понимаю. Прочти манускрипт и сделайся последователем? — Ксандр оттолкнул тарелку на середину стола. — Похоже, вы забыли. Я
— То, что вы прочли, всего лишь образчик теории, написанный более четырехсот лет назад. И нам обоим известно, что разум ваш и сердце не сумели оценить его. Вы читали с позиции неопределенности, с позиции страха. А это, по самому малому счету, отнюдь не лучшее положение, пребывая в котором стоит выносить суждения.
— Мои суждения…
— Что до выбора из собственных рядов, — продолжил он, — то такой возможности никогда не было. После Темпстена мы были вынуждены пересмотреть учебную программу, сосредоточиться на более насущных целях. Мы создали школы, готовящие солдат, индивидуумов, способных выполнить поставленные перед ними задачи.
— Бездумных роботов.
— Нет, это было бы несправедливо. Каждый из них осознает более значимую цель, хотя и на элементарном уровне. Понадобится еще одно поколение, прежде чем мы произведем тот тип вождей, из кого можно отбирать блюстителя. Даже сейчас новая учебная программа дает превосходные результаты. Минувшие восемнадцать часов — тому свидетельство.
— Очень обнадеживающе.
—
— И вы ждете, что я буду благодарить вас.
— За то, что станете во главе всего процесса в самый решающий период? Да.
— Понятно. — Ксандр кивнул, словно соглашаясь. — Настолько решающий, что вы не сочли нужным объяснить мне все это заранее? Чего же вы боялись?.. Того, что я сочту претворение теории в жизнь сумасшествием, даже если доберусь до нее самостоятельно? Или я опять говорю с позиции
— Я не боялся ничего. Если бы вы мыслили более здраво и ясно, то сами бы это поняли.
— Так когда же точно вы намеревались ознакомить меня с манускриптом?
— Фактически это должно было произойти четыре года назад. — Ландсдорф потянулся и взял побег спаржи. — Когда вы впервые проявили интерес. Статья, которую вы написали о мифе Эйзенрейха, была довольно любопытной, особенно принимая во внимание ограниченность ваших ресурсов. Но потом заболела Фиона. Стало не до того. Вполне объяснимо, что вы связывали все имеющее отношение к Эйзенрейху с ней. Было очень трудно, смею вас уверить.
Ксандр, помолчав, произнес:
— Жаль, что смерть Фионы оказалась для вас таким неудобством.