— Ему пришлось всю систему снова запустить, чтобы провести новые трансляции. — Тоби улыбался, наслаждаясь беседой. — Операциональная реинтерфейсировка: новые трансляции — новые коды.
— Оставьте основы программирования, — заговорил О'Коннелл. — Что значит «стирается»?
— Это значит, что все до последнего байта информации смываются и вытираются насухо.
— И с этим ничего не поделаешь, — кивнул Стайн.
— Это значит, — добавил Тоби, — что придумавший эту штуку не желал, чтобы кто угодно посылал отсрочки, не имея на то веской причины. И вот еще что это значит: тут все устроено так, чтобы в случае если кто-то (вроде нас) сумеет отыскать черный ход, то незваным гостям все равно не удастся пошарить по шкафам, когда они через этот ход пройдут.
— Мы теряем все? Ничего не останется? — спросила Сара.
— Я неясно выразился? — обиделся Тоби. —
Некоторое время никто не проронил ни слова.
— Получается, что масса людей будет сидеть и поджидать весточки от Эйзенрейха, — сказала Сара, — а мы не будем знать, кто они. — Она взглянула на О'Коннелла. — К тому же мы не узнаем, во скольких школах обучается новое поколение последователей.
— А каковы альтернативы? — вмешался Ксандр. — Если мы этого не пошлем, то уж
— Что ж, значит, мы позволим им исчезнуть, по лесам разбежаться? — спросил О'Коннелл.
— Они уже там, — объяснил Ксандр. — Ожидают. А мы велим им подождать немного. Не надо забывать, как установил Эйзенрейх и что предписывает манускрипт: каждый играет свою роль. Ландсдорф мертв — так где источник? Кто отправит новые коды? Вотапек? Седжвик? Уверен, как раз они и представляют собой те
— А когда они вырастут? — спросила она.
— Без манускрипта, без тех, кто станет с ложечки вскармливать их на
О'Коннелл вздохнул:
— Вы вкладываете слишком много веры в четырехсотлетнюю теорию, профессор.
— Нет. Я вкладываю свою веру в людей, которые буквально следовали этой теории. Они хотели создать последователей, а не вождей. Нам остается только надеяться, что они в этом преуспели. — Он обернулся к Тоби: — Шлите отсрочку. Велите им… хранить терпение.
Тоби поднял глаза на О'Коннелла, тот посмотрел на Сару. Она кивнула. Еще миг — и все экраны в лаборатории замерцали пустым белым светом.
Тоби оказался точен почти до минуты. За шесть часов страна пережила события, ставшие почти трагедиями. Во-первых, попытка убийства Линь Цзебяо, которая играла не последнюю роль в составе китайской торговой делегации. По счастью, покушавшиеся были обнаружены всего за несколько минут до того, как мадам Линь готовилась выступить с речью, которая транслировалась по телевидению; оба снайпера были убиты, имена не сообщались. Однако вопросы оставались. Где была служба безопасности? Не связано ли это с несчастьями, имевшими место в Вашингтоне? в Новом Орлеане? с английским послом? Два часа спустя неполадки в компьютерной системе Лос-Анджелесского международного аэропорта только подлили масла в огонь. Там тоже в последнюю минуту героическими усилиями удалось предотвратить несчастье, однако, несмотря на это, что-то похожее на панические нотки стало заполнять программы радио- и теленовостей. Неужели полиция и другие правоохранительные органы беспомощны? Неужели Соединенные Штаты в конце концов пали жертвой всемирного терроризма? И ряд не менее ужасных происшествий вызывал все больше кривотолков (худшее из них — почти полный крах «Белл Юго-Западная») — каждое было своевременно обнаружено, и до катастроф дело не дошло, но тем не менее нервозности и обеспокоенности добавило.
Сообщение о подлинной трагедии было передано в вечерних выпусках новостей. Тело вице-президента Пемброука обнаружено в его кабинете, диагноз: сердечная недостаточность. В обращении к народу президент Уэйнрайт сказал о глубокой скорби, в которую погрузила всю страну внезапная смерть его друга. Отличавшийся превосходным здоровьем сорокапятилетний вице-президент пал жертвой неизвестного вируса, которым заразился, очевидно, во время недавней поездки в Малайзию. Врачи из Центра вирусологии имени Гопкинса мало что могли к этому добавить.
Президент сразу же переключился на более тревожные и злободневные события. Говорил он с легкой фамильярностью, которая давно уже завоевала ему симпатии публики: