Заговор

Я пишу не для тех, кому желательно пребывать погрязшими в обманные мечтания классического идеала и кому хождение кругами предпочтительнее прямого восхождения к горной вершине. Для таких говорю: остановитесь тут и не тратьте больше времени на книгу мою. Вдоволь кругом крошечных озерец: можете пить из них, обретаясь в ложной безопасности, докуда вал, взметенный из глуби, не смоет вас. Наставление, утверждаемое мной на этих страницах, вызовет в вас лишь гнев и раздражение, поскольку не посчитаюсь я с вашим самодовольством и благодушием. Молю вас: отложите книгу в сторону, пока она не стала непомерной тяжестью в руках ваших.

Тем же, у кого достанет духу читать дальше, говорю: теперь я глубже уйду в таинства избранной темы.

Я предостерег. Дальше на всем пути повернуть назад будет некуда.

III. Как обрести незыблемость

Незыблемость и прочность государства есть забота всякого правителя, такой же заботой для всех владык, кроме негодных, является долговечность. Есть три способа обрести долговременную незыблемость: первый — строгая изоляция; еще один — накопление союзов и дружеских уз; третий — непрерывные завоевания, то есть расширение границ государства, когда в ход пускается искусство захвата и обмана.

Первый из трех может оказаться полезным для обеспечения незыблемости на какое-то время, однако не в силах сколько-нибудь долго поддерживать благосостояние государства. Сказанное верно по трем причинам. Во-первых, государства, прибегающие к изоляции, строятся на страхе, страхе перед внешней силой и домогательством. Никакой образ правления не продержится долго, если он утверждает себя на страхе. Во-вторых, в пределах одного-единственного государства ограничены и земли, и природные богатства. Без торговли не выжить ни единому государству, торговля же есть анафема для тех, кто избирает изоляцию. В-третьих, лишь жалкое в бедности своей государство, приходящее в упадок от собственной гнилостности и порочности, избегает нападения других. Государство процветающее, пусть и построенное на изоляции, становится добычей алчущих. И тогда государству остается либо распластаться перед своим завоевателем, либо ввязаться в драку. Поскольку людям вообще свойственно стремление к войне, постольку мало надежды на то, что они долго пребудут в изоляции.

Мелос дал прекрасный пример государства, которое слишком усердно пестовало свою изоляцию и — из-за этой недальновидности — пало жертвой всесокрушительного афинского левиафана. Мелос, остров, имевший важное значение и для Спарты, и для Афин, благодушествовал в неприятии ни одной из сторон в течение первых пятнадцати лет Пелопоннесской войны. И многим оттого обогатился. Но никакой богатой добыче не дано надолго укрываться от завистливых глаз. (Когда бы только сей островок успел ввергнуть себя в жалкое состояние, он, возможно, и избежал бы ненасытного взора Афин! Однако в искусстве управлять государством такого не бывает.) Афины потребовали дани, мелосцы стали искать заступничества, и вскоре некогда гордый остров был обращен в руины, познав смерть и рабство. Ни одному государству, хоть окружено оно водой, хоть нет, не дано быть островом. И ни один народ не может всецело полагаться на одни лишь сладкозвучные обещания политических отродий спасти его. Говоря коротко, изоляция есть не что иное, как устремление к рабству.

Второй способ обретения незыблемости уповает на добрые намерения всех государств, на то, что каждое почтет делом чести держать данное им слово и следовать договоренностям, обозначенным на нескольких клочках бумаги. Отчего говорю я, что добродетель должна быть всеобщей? Оттого, что если хоть единое государство предпочтет прибегнуть к плутовству, то в опасности окажутся все остальные. А еще оттого, что трудно, если вообще возможно, точно определить будущее намерение и будущую склонность каждого государства, равно как невозможно в течение долгого времени наделять доверием любое из союзных государств.

Впрочем, на самом деле группе государств порой удавалось достичь согласия и единства действий, дабы защитить себя от одного супостата, грозящего всеобщему миру. Вот самое мощное из недавних напоминаний об этом: единение пяти великих государств Италии. Каждое из них отложило — на время — свои мелочные распри, желая воспользоваться благами, какие приносил им союз, заключенный в Лоди. Однако вскоре Лодовико Сфорца, узрев в том выгоды для своего Милана, пригласил в Италию Карла, короля Франции. На том кончились недолгие дружеские отношения и тем подтвердилось, что подобные союзы мало способствуют достижению долговременной незыблемости. Лодинский союз своим мимолетным успехом был больше обязан случайному совмещению своекорыстных интересов пяти государств, нежели природе союза как такового. Частные интересы — вот сила, которая рвет такие союзы в клочья. Таким образом, мы выяснили: хоть дружеские узы с союзами — явления сами по себе приятные, более сокровенные стороны людских душ в них отражения не находят.