— Ах да, эта… — Ганс улучил минуту, чтобы разгладить ткань книжной обложки. — Эта, как и та, что вы держите в руках, подарки от Пескаторе. Давно подарил, много лет назад. — Он положил книгу на стол. — Вам известно, что Карло был отличным ученым, но не принадлежал к тем, кто впадает в сентиментальность от самих книг. Как только он завершал работу над каким-либо томом, он отсылал его мне. Его щедротами я собрал вполне приличную коллекцию, — взгляд на Ксандра, — всех, кто ссылался на Эйзенрейха как на источник. Вот это — трактат, написанный Айртоном,[21]
участником заговора Кромвеля еще со времен Долгого парламента. И он тоже пишет краткую книжку о наилучших способах сохранения царства и также устанавливает расписание, следуя которому Кромвель мог завладеть полнотой власти. Вы как, начинаете улавливать связь?Ксандр закивал в такт собственным мыслям, которые все отчетливее сводились воедино по мере того, как Ганс говорил:
— Этот вариант, хотя и куда более четкий, нежели хилые потуги Розенберга, как вы можете представить, тоже так и не был осуществлен. Что приводит нас к этому. — Ганс в третий раз залез в ящик стола и достал небольшой, переплетенный в кожу томик с ясно различимым гербом Медичи. — Другие я перечитал, только когда ее получил, два дня назад. По-моему, у вас есть подходящее к случаю выражение: «что-то щелкнуло». Наткнулся вот здесь, в середине заключительной главы. — Ганс раскрыл книгу, пролистал до конца и прочел, напрягая зрение: —
— Готов согласиться с вами, герр Ганс, — ответил Ферик, — но, мне кажется, есть более веская причина, заставляющая их нервничать.
— И какая же? — спросил сидящий за столом.
— А такая, что их пугает не столько то, что доктор может по фрагментам воссоздать это расписание, сколько то, что он вообще до него дознается.
— И почему так? — произнес Ганс после некоторого молчания.
— А потому, что если доктор Джасперс установит связь между их расписанием и планами нацистов, тогда, само собой, ему окажется довольно легко, опираясь на известный манускрипт, выставить этих людей как современных последышей фашистов.
В комнате повисла тишина, но вот глаза Ксандра широко раскрылись, и, повернувшись к агенту, он выдохнул:
— Ну конечно же! — Суть прояснилась. — Не имело бы значения, правда это или нет, главное, чтобы люди поверили, что связь существует. Добраться до их плана, представить его как правнука плана Розенберга — и люди Эйзенрейха предстанут не чем иным, как очередным неонацистским отребьем. — Мысль захватывала все больше. — Не будет никакой нужды лезть в дебри теории: обособленность, обман, сферы. Взять и связать их с тем, от чего люди приходят в ужас. — И вновь что-то поразило Ксандра. — Вот отчего они и пустились во все тяжкие, стремясь отыскать остальные экземпляры: знают, что из них эта связь выводится. Они знают, что мы могли бы их изобличить.
— Именно, — изрек Ферик.
— Мне пока не очень ясно, — признался Ганс.
Ксандр посмотрел на старика и пояснил:
— От нас требуется только одно: представить эти несколько книг и увязать их с людьми, владеющими манускриптом, — остальное сделает пресса. Телевидение, газеты, радио. Разоблачение — даже наспех слепленное разоблачение — штука грозная. Эти люди благоденствуют под покровом тайны. Увяжите их вот с этими книгами, и, какой бы непрочной ни была эта связь, они утратят два существеннейших основания для успеха: возможность обманывать и способность внушать доверие. Мы находим их расписание, стыкуем его с трудами Эйзенрейха и Розенберга — и все их построения летят в тартарары.
Ганс взял со стола две книги и сказал:
— Если вы правы, тогда то, как они понимают эти трактаты, и является их ахиллесовой пятой.