Заговор

— Спасибо вам. — Слова были искренними: признание настоящей нужды, чего Сара не позволяла себе уже очень давно. Может, О'Коннелл и не единственный человек в КПН, кому она могла довериться.

Стайн свернул листок, положил его в карман.

— Остальное я оставляю вам. — Сара решила помочь Бобу укладывать бумаги ровными стопками, но на полпути к дивану услышала приглушенный стук в дверь. Легкий удар, не больше, но от его звука оба замерли и повернули головы к двери.

Сара сразу предостерегающе вскинула палец, показывая Стайну: тихо.

— Да? — воскликнула она спокойно, хоть и нетерпеливо.

Еще два легких удара.

Сара взглянула на вновь обретенного наперсника, лицо которого посерело, а руки крепко сжали папки. Сара взмахом руки показала: берите с собой и — на террасу. Потом медленно подошла к двери.

— Кто там?

Ответа не последовало. Она посмотрела в глазок: виден был пустой коридор. Отступила, выждала момент и быстро распахнула дверь. В стороне, вжавшись в стену, стоял высокий, поразительно красивый мужчина, густые седые волосы зачесаны назад, открывая высокий лоб, шитый на заказ костюм сидел безукоризненно, широкие плечи, тело поджарое, хорошо сложенное. Игра с дверью ничего не дала: человек ничуть не утратил самообладания, а Сара только что заметила второго человека в глубине коридора. Человек возле двери взглянул на нее, а затем мимо нее в комнату: взгляд цепкий, настороженный, а для прикрытия — отработанная улыбка.

— Мисс Трент, я Лоуренс Седжвик. В городе вы, полагаю, для того, чтобы увидеться с одним моим знакомым.

* * *

Ксандр уставился на имя. Розенберг. Альфред Розенберг. Пытаясь как-то совместить это, он перевернул страницу, увидел дату издания и сразу вспомнил лицо. В памяти замелькали картины: Нюрнберг, короткий ежик волос, слегка обрюзгший человек в заднем ряду на скамье подсудимых. Конечно же. Розенберг, идеолог Третьего рейха. Но почему? Ксандр перевел взгляд на Ганса, и выражение его лица было красноречивее слов.

— Я эту книжицу хранил почти тридцать лет, — сказал реставратор. — Должен сказать, что особого внимания ей не уделял, если не считать того, что это, я убежден, единственный экземпляр. — Он подался вперед и кивнул, указывая: — Как видите, она все еще в машинописном виде, а стало быть, является рукописью, подготовленной к изданию, которая так и не вышла из печати. Очевидно, Гитлер решил, что ее не стоит издавать, и вся ирония в том, что эта книга — единственное из написанного его тупоумным идеологом, где заметна хоть какая-то логика. До вчерашнего дня я ее целиком не читал. — Ганс умолк, вытаскивая из ящика вторую книгу, намного больше первой. — Но вчера вспомнил об этом. — Он указал на книжицу в руках Ксандра и попросил: — Откройте третью страницу, где Розенберг сообщает об источнике своей нацистской мудрости. Вас это тоже весьма удивит.

Ксандр исполнил просьбу, пролистал страницы неизданного труда и уперся глазами в такое знакомое имя. Эйзенрейх. Он взглянул на Ганса.

— Да, — подтвердил старик, — кто знает как, но манускрипт, должно быть, попал нацистам в лапы. Доведись вам прочесть розенберговский вздор, вы бы заметили, что он построен как своего рода график, детально расписанный процесс, следуя которому нацисты, еще не бывшие у власти, могли вызвать смуту, необходимую для того, чтобы выставить себя как единственно мыслимую альтернативу. Книгу Гитлер не издал, зато кое-какие предложения из нее наверняка запали ему в душу. Один из последних советов — поджечь рейхстаг. Его Гитлер исполнил в феврале тридцать третьего: завершающий акт перед тем, как он принял всю полноту диктаторской власти.

— Расписание, — сказал Ксандр едва ли не самому себе.

— Извините? — обратился к нему Ганс.

— То, что, как я всегда считал, непременно должно быть в рукописи. Способ, каким можно все это привести в движение. — Ксандр обратился к Ферику: — Это то, о чем я говорил Саре в Нью-Йорке. Тогда это была гипотеза. Теперь же, — он посмотрел на Ганса, — вы говорите мне, что Розенберг использовал манускрипт, чтобы сотворить руководство для наци по приходу к власти.

— Один из возможных способов прихода к власти, — поправил Ганс. — Я не утверждаю, что в этой книге в подробностях расписаны все конкретные шаги, предпринятые между 1919 и 1933 годами. Но интересно то, что первые десять страниц этого двадцатистраничного труда посвящены первым тринадцати с половиной годам этого самого сообщества, в то время как вторая половина вся целиком охватывает период менее трех месяцев. Первая часть книги есть не что иное, как славословящая история группы совершенно ненормальных людей до момента, когда они взяли власть. С другой стороны, вторая половина — это разделы, представляющие собой упомянутое вами расписание. И как раз эти разделы, уверен Розенберг, он и позаимствовал у Эйзенрейха.

— А эта, вторая книга? — спросил Ксандр, указывая на том в руках Ганса.