Заговоренный меч

Как бы издалека донеслись до него эти слова бывшего советника, и хан в задумчивости кивнул головой. Вся жизнь этого человека прошла при дворцах различных правителей. Пожалуй, есть у него причины для личной обиды на нынешнего везира, но и сам хан уже неоднократно думал об этом. Да, да, слишком много знает лукавый Бахты-ходжа для того, чтобы умереть своей смертью. Сам он на свою беду пошел в везиры и не может не знать, чем это кончается!..

Вошел один из дворцовых служителей, склонился:

— О мой повелитель-хан!.. Ваша высокочтимая старшая супруга не решилась доложить вам, что со вчерашнего дня всюду ищут Гульбахрам — вашу светлую дочь. Вчера она целый день объезжала двух серых аргамаков, которые должны были принять участие в скачках, намечающихся в нижнем ауле. Нет ни скакунов, ни ханчи!..

Привыкший уже в последнее время ко всяким неожиданностям в своем доме, хан до белизны в пальцах сжал колокольчик.

— А Кобланды-батыр?

— О мой государь!.. — Страх был в глазах придворного. — Каракипчак Кобланды-батыр снялся с места со своими аулами и уходит в сторону Тургая…

Хан помолчал и уже тихо спросил:

— Почему?

— Он никому ничего не сказал. Джигиты его вооружены и никого не подпускают к каравану. Люди рассказывают, что он погнался за бежавшей Гульбахрам-Патшаим, да не догнал, потому что ускакала она в сторону Моголистана, куда ушли аргынские аулы. Но это обычное вранье. Никто ничего не знает!..

"Нет, это не вранье! — Абулхаир стиснул зубы. — Люди раньше меня узнают о том, что случается… Стало быть, Кобланды-батыр в самом деле надеялся на руку моей дочери, а она убежала от него и от меня к аргынам!..

Но каков этот каракипчак!.. В благодарность за то, что я не отдал его в руки врагов, он оставляет меня в самую трудную минуту… Но и винить его нечего.

Но это значит, что все сказанное Оспан-ходжой получает подтверждение. Из-за девчонки хотел сгубить Саяна Кобланды-батыр. Отсюда же его ненависть к Акжол-бию… Ну что же, берега Тургая еще подвластны мне. Хорошо уж то, что не ушел батыр за Джаныбеком и Кереем в чужие пределы!"

* * *

— Видать, выдохся кипчакский батыр, если не смог догнать девчонку! — сказал с усмешкой хан Абулхаир.

Он знал, что через пять минут эти слова с упоминанием о его спокойной усмешке распространится по всему дворцу. Через час их будут повторять в городе. А через три дня они облетят все ханство. О них будет известно в Моголистане, в Самарканде и Бухаре, в Хорасане. Весь мир будет знать, что никакого значения не имеет для его могущества уход каких-то аргынов, а за ними и кипчаков. Сколько раз случалось такое в степи Дешт-и-Кипчак!

— Да, мой повелитель-хан! — поддержал его просиявший придворный и попятился к выходу.

Хан Абулхаир отвернулся и досадливо махнул рукой в сторону Оспан-ходжи. Ему нужно было остаться одному. Бывшего советника ухватили под руки и поволокли из комнаты.

— Прощайте, мой повелитель-хан! — выкрикнул несчастный, но хан только досадливо дернул плечом.

Не до правды и добра было ему сейчас. Об этом обычно забывают властители, и один вид людей, которым они чем-то обязаны вызывает у них раздражение.

Да и что за дело хану всей степи Дешт-и-Кипчак до какого-то узника, который был в прошлом его советником? Абулхаир его сделал советником, он его и устраняет. Разве не сам Оспан-ходжа подал ему благой совет по поводу советников, которые слишком много знают?

Да, ему необходимо было остаться наконец одному, чтобы обдумать все происшедшее. Едва закрылась дверь за охранниками, хан Абулхаир прилег на подушку, уставившись невидящим взглядом на ковровый рисунок. Время от времени рука его утирала пот со лба, выступающий от тяжких раздумий…

Итак, Джаныбек с Кереем ушли в подданство к потомкам Джагатая в Моголистан, Каракипчак Кобланды-батыр увел свои аулы на Тургай. В Мавераннахре отворачивается от него подлый тимурид Абдусаид… Но это еще не все. На днях доложили ему, что Казтуган-жырау, «Ростом с грача», решил с несколькими кипчакскими аулами примкнуть к Джаныбеку и Керею. Перед отъездом маленький певец благословил остающиеся на Едиле племена алчин и жаппас следующими словами:

Если присядет верблюд здесь в прибрежной

траве,

Ни за что не сыскать его.

Когда рыба идет косяком,

Коням не напиться воды!..

Ночные шумы от зверья

И сытый птичий гомон

Не дадут здесь уснуть человеку и под землей!

Но я все же покидаю

Твои берега Едиль.

Благословляю вас, остающиеся,

И желаю вам счастья

Во все века!..

Почему же продолжают уходить к Джаныбеку и Керею казахские племена и роды? Неужели на краю пропасти великая Орда, созданная с таким трудом? Десять сыновей, пятнадцать дочерей и полсотни внуков уже у него. Разве этого недостаточно, чтобы замазать все щели в давшей течь лодке?