Заговорщики Гора

— Если Ты вдруг полюбишь своего хозяина, Аллисон, — посоветовала вторая, — разумнее всего для тебя будет скрывать свои чувства.

— Я никогда не полюблю рабовладельца, — заявила я.

Я вышла из того класса женщин, которые думали не с точки зрения любви, а в терминах продвижения, практичности, положения, статуса, перспектив, власти и богатства. Зачем ещё нужна женщине её красота, если не для того, чтобы получить преимущества в конкуренции на рынке брака? Именно в этом крылась причина того, почему я, Ева и Джейн были настолько напуганы. Именно в том, что нас могли изгнать из нашего женского сообщества. Это было бы социально гибельно для нас. Женское сообщество представляло собой важную ступень, среди нескольких других, ведущих к роскошному будущему.

Но как я могла надеяться на такое будущее теперь, оказавшись на другой планете, в рабском ошейнике?

Слезы брызнули из моих глаз.

И всё же я подозревала, что мне предстоит жизнь со всеми её неизвестностями и опасностями, жизнь, которая будет в тысячу раз более реальной, чем структурированные банальности и скука, стремиться с которым меня приучали.

— Что Ты думаешь об этой комнате, Аллисон? — поинтересовалась одна из наставниц, однажды утром, в середине нашего учебного дня.

Мы как раз были в пути к одному из наших обычных учебных классов и задержались перед одной из дверей, в данный момент открытой.

— А что там? — полюбопытствовала я.

— Это комната белого шёлка, — ответила наставница.

— Для чего она нужна? — спросила я.

Наставница рассмеялась. В комнате не было ничего особенного. Кольцо или два, несколько цепей, пара скамей и много сваленных в кучу богатых мехов. Разумеется, это место совершенно не напоминало бесспорно пугающую обстановку комнаты наказаний, в которой мне уже пришлось побывать, со всеми её устройствами и клетками.

Это произошло спустя несколько дней после начала моего обучения, ближе к его концу. Мои наставницы вызвали меня в одну из учебных комнат, а когда я вошла, одна из них приказала:

— Встань вон там.

— Как рабыня, — добавила другая.

— Пожалуйста, нет, — простонала я.

— Живо, — прикрикнула третья, и мне ничего не оставалось, кроме как встать, как положено стоять рабыне.

— Ей всё ещё следует учиться стоять правильно, — прокомментировала вторая.

— Не волнуйся, Аллисон, — успокоила меня первая. — Скоро для тебя это будет так же естественно как дышать.

— Уже сейчас, — сказала вторая, — хотя тебе самой это, возможно, не заметно, Ты начинаешь стоять, двигаться, стоять на коленях и держать себя, с очарованием и изящностью рабыни, с её тонкостью, с её отсутствием отговорок, мягкостью, уважением, пониманием того, кто она есть, с её глубокой, уязвимой и беспомощной женственностью.

Как ужасно, подумала я, быть женственной!

— Да, — заключила третья наставница. — Она становится женственной.

— Становится рабыней, — добавила вторая.

— Верно, — подтвердила первая.

Что же здесь было сделано со мной? Я подозревала, что мне предоставили свободу быть собой, не неуклюжим, бесполым существом или карикатурной копией мужчины, а естественной женщиной в мире, в котором правит природа.

Конечно, я должна была сопротивляться!

«Но почему, — спросила я себя. — Почему я не должна быть той, кто я есть на самом деле? Потому, что это осуждалось или запрещалось?»

Но здесь, в этом мире, никому в голову не приходило осуждать или запрещать это. Разве здесь, на этой планете, я не была, пусть и нося ошейник, свободна быть собой?

— Первое положение почтения! — резко бросила одна из наставниц.

Я мгновенно встала на колени, прижала мои ладони рук полу, и опустила голова между ними.

— Ты меняешься, красотка Аллисон, — заметила первая наставница.

— И эти преобразования в тебе были вызваны, смазливая варварка, — добавила вторая.

— Известно ли тебе это, Аллисон? — осведомилась третья.

— Нет, Госпожа, — ответила я, но тут же, заметив на полу перед собой тень от занесённого надо мной стрекала, выкрикнула: — Возможно, Госпожа!

К моему облегчению наставница опустила стрекало.

— Возможно, Аллисон пока не понимает, как она меняется, — предположила вторая из наставниц.

Честно говоря, я боялась, что уже начала это понимать, и даже слишком хорошо. Наставницы, конечно, могли судить об этом только по моему поведению, позам, выражению лица, манере речи и прочим внешним признакам. С другой стороны мне всё яснее становилось то, что эти внешние признаки, были не столько простым результатом намерений и замыслов, сколько являлись неизбежным последствием внутренних изменений. Моё поведение, и я это чувствовала, теперь становилось всё меньше имитацией поведения рабыни, и больше поведением рабыни.

— Не бери в голову, Аллисон, — посоветовала первая наставница. — Нет ничего неправильного в том, чтобы быть изящной, красивой, уязвимой, мягкой, страстной и полностью, тотально женственной.

— Короче говоря, — сказала вторая, — в том, чтобы быть рабыней.

— Её переход уже начался и идёт полным ходом, — заключила третья.

— Мужчинам в женщине нравится женщина, — пояснила первая наставниц.

— А разве нам в мужчине нравится не мужчина? — осведомилась вторая.