— И ублажишь полностью, всеми возможными способами? — уточнила наставница.
— Я приложу к этому все свои способности, — заверила её я.
— Итак, что, в таком случае, Ты здесь делаешь? — вернулась она к своему вопросу.
— Госпожа? — снова не поняла я, к чему клонит моя собеседница.
— Ты — имущество, товар, — намекнула наставница.
— Да, я — товар и имущество, — признала я, ведь в конечном итоге именно так и обстояли дела, я теперь была именно этим.
— Итак, теперь до тебя дошло, что Ты здесь делаешь? — поинтересовалась она.
— Госпожа? — никак не могла я взять в толк, к чему она клонит.
— Ты проходишь предпродажную подготовку, — объяснила женщина.
Конечно, к этому времени я уже отлично сознавала себя рабыней. Впрочем, я ощущала это даже на Земле, а здесь на Горе это просто стало для меня ясно со всей очевидностью, лишив каких-либо сомнений. Здесь я могла хотеть быть рабыней, или не хотеть этого, но, в любом случае, это было всем, чем я была. Здесь моё желание ничего не стоило. Я могла хоть поцеловать кончики пальцев и прижимать их к своему ошейнику, хоть рыдать и биться в истерике, пытаясь сорвать его со своей шеи, он всё равно был на мне. И моё бедро было отмечено Кефом, самым распространённым на Горе рабским клеймом, отметиной, которая всем, кто мог её увидеть, показывала, чем я была, что я была кейджерой и только этим. Тем не менее, до этого момента я как-то не задумывалась о своей продаже, по крайней мере, не слишком активно.
И вот теперь, идя по улицам, видеть которых я не могла, голая, с закованным в наручники за спиной руками, не более чем бусинка, нанизанная на маленькое ожерелье работорговца, я со всей ясностью осознала, что впервые в моей жизни меня вели на рынок, на тот самый рынок, на котором меня продадут, продадут точно так же, как верра или корзину сулов.
Тем не менее, я была рада оказаться вне дома, рада ветру и солнечному свету, ласкавшим моё обнажённое тело.
Кто, спрашивала я себя, мог бы купить меня?
Скоро я буду кому-то принадлежать, стану собственностью какого-то рабовладельца.
— Жаль, — говорила мне одна из наставниц, — что нам не дали больше времени, чтобы обучить тебя как следует.
— Ты не лишена привлекательности, — сказала мне другая, — и Ты приложишь все усилия, чтобы мужчина был доволен, не так ли?
— Да, Госпожа, — заверила её я.
— Многие мужчины ничего не имеют против полуобученных девушек, — сообщила мне третья. — Во-первых, они дешевле, а во-вторых, их можно выдрессировать по своему вкусу.
— На подходе много других, — сказала первая, — кого нам предстоит готовить.
— Город пал, — пояснила вторая.
— Ты — варварка, Аллисон, — сказала вторая, — а варварки — способные ученицы, в конце концов, они уже — на рабыни три четверти, но те, кого вскоре доставят, будут гореанками, бывшими свободными женщинами.
— Я понимаю, — кивнула я.
— С каким наслаждением мы пройдёмся по ним своими стрекалами, — недобро усмехнулась первая.
— Уж мы научим их тому, что теперь они — рабыни, — хмыкнула третья.
Признаться, после всего того, что я слышала о них, мне было трудно вообразить таких женщин рабынями. Однако мне было известно и то, что крайне малое число рабынь на Горе были потомственными, по крайней мере, в том смысле, что они являлись продуктом рабских ферм. Подавляющее большинство гореанских рабынь в прошлом были свободными женщинами той или иной касты. К тому же, свободные женщины Гора, независимо от того, что могло бы ожидать от них общество, что ни говори, оставались женщинами, со всеми инстинктами, потребностями, желаниями и побуждениями, присущими человеческой женщине, со всеми сложными генетическими кодами, скрытыми в каждой клеточке их тел. Слышала я и не раз, как после ухода той или иной свободной женщины, посещавшей дом, возможно, с целью покупки рабыни-служанки или шёлкового раба, охранники обменивались замечания, размышляя о её предположительной стоимости на рынке. К счастью, наши высокие посетительницы, оставались в неведении о таких беседах. Похоже, судя по реакции охранников, права гореанская пословица относительно того, что под одеждами сокрытия, всегда можно найти рабыню, которой не хватает только ошейника.
— Рабыня, Аллисон, — прошептала я, — благодарит своих наставниц за то обучение, которое они ей дали.
Они поцеловали меня и вскоре после этого, в комнату вошёл один из охранников, державший в руке рабский капюшон.