Мои чувства относительно моей неволи, в тот момент, как вы, возможно, предположили, были весьма двойственными. Я боялась быть рабыней. В конце концов, разве это не подразумевает под собой ужаса нахождения в собственности, принадлежать кому-то! И при этом я сознавала себя женщиной, которая должна быть собственностью, которая должна принадлежать! Я знала, что была рабыней, и что должна быть рабыней. Всё моё земное воспитание кричало мне, что я должна оплакивать свою судьбу, проклинать неволю, что я должна расценивать это как причину для полнейшего страдания и горя. Но в сердце-то я знала, что это было далеко не так. Я не могу, да и не хочу выступать от лица всех женщин, но я могу говорить за себя лично. И почему в таком случае я должна позволить другим говорить за меня, говорить мне, что я должна чувствовать, что я должна решать и кем я должна быть? Я была женщиной. Я хотела принадлежать мужчине, господину, полностью и безоговорочно, чтобы быть его в том самом полном смысле, в каком женщина может принадлежать мужчине, как его бесправная рабыня. Ни что меньше этого не смогло бы удовлетворить тайные потребности моего сердца. Но теперь, к моему ужасу, на этой планете, именно это со мною и было сделано. Я была рабыней! Я стала движимым имуществом рабовладельца, бесправным объектом его ошейника и цепей! Понимание этого было разрушительным и подавляющим. И я ничего не могла ни сделать, ни сказать, чтобы как-то изменить или облегчить такую мою судьбу. Это пугало меня, тревожило, ужасно, неописуемо, но, одновременно, чем дольше я, вместе с другими такими же, ждала за решёткой, тем больше наполнялась беспокойством и предчувствиями, свойственными рабыне, сознающей, что её очень скоро могут продать, и тем острее чувствовала непередаваемое словами волнение, охватывающее меня. Но даже это волнение, не могло заглушить моего страха! Здесь, на этой планете, я была всего лишь рабыней!
— Они не могут продать меня, они не могут продать меня, — причитала прежняя Леди Персинна.
— Ошибаешься, — бросила ей брюнетка.
— Твой акцент не похож на то, как говорят другие, — сказала я брюнетке.
— Просто я родом с Табора, это такой остров в Тассе, — пояснила она.
— Табор, это ведь барабан, — заметила я.
— Всё верно, — улыбнулась девушка, — форма острова напоминает барабан. Меня вместе с другими захватили в море пираты Порт-Кара, не больше чем в пяти пасангах от берега.
— Надо быть очень смелыми для этого, — предположила я.
— Они же из Порт-Кара, — пожала она плечами.
О Горе я пока знала немного, но о Порт-Каре кое-что слышала. Это место находился где-то далеко на северо-западе, там, где водные рукава дельты Воска впадают в Залив Тамбер. Южные стены города обрываются прямо в залив, сливающийся на западе с Тассой. Не из морских ли ворот Порт-Кара, галеры ужасного Боска выходили на просторы беспокойной Тассы, чтобы пенить её тёмные воды?
— По крайней мере, — вздохнула брюнетка, — меня не продали в Порт-Каре.
Говорят, что цепи рабынь в Порт-Каре самые тяжелые.
— Подозреваю, что за это время тебя продавали несколько раз, — предположила я.
— Да, — подтвердила она, — но от одного работорговца другому, а не так, как сейчас.
— Насколько я понимаю, девственниц здесь нет ни одной, — заметила я.
— Если только Леди Персинна, — хмыкнула брюнетка.
— Нет, — отозвалась светлая блондинка, с горечью в голосе. — Меня вскрыли сразу же, ещё в камере, где я лежала в темноте прикованная цепью.
— Со мной они тоже не стали церемониться и тратить время впустую, впрочем, как и со всеми остальными, — вздохнула брюнетка. — Первое, что они сделали, это разложили всех нас прямо на палубе пиратского корабля.
Меня от её слов бросило в дрожь.
— А что насчёт тебя? — осведомилась она.
— В работорговом доме, — ответила я, — совсем недавно, в комнате специально предназначенной для красношелковывания девственных рабынь.
— И как это было? — полюбопытствовала брюнетка, но, так и не дождавшись моего ответа, понимающе кивнула.
— Гляньте, — указала светлая блондинка, — животные собираются.
Я бросила взгляд наружу. Группа мужчин, человек пять, приблизилась к круглой цементной платформе, расположенной слева от нашей камеры.
Я заметила, что в глазах брюнетки блеснули слезы.
— Кому я буду принадлежать? — прочитала я по её губам.
Та из брюнеток, что сидела перед решёткой, опираясь подбородком на свои сжатые поднятые колени, теперь встала и вытянулась, закинув руки за голову и выгнув спину.
— Шлюха! — прошипела бывшая Леди Персинна.
Ещё пара мужчин присоединилась к тем, что стояли около платформы.
— До десятого ана осталось совсем немного, я уверена, — прошептала брюнетка, оставшаяся с нами у стены.
Девушка, стоявшая слева у решётки, раскидала волосы по плечам, а затем слегка прижалась всем телом к прутьям.