Заговорщики. Преступление

Сквозь широкие проломы было видно все, что творилось внутри домов. Достаточно было Санчесу увидеть вон ту похожую на старую телегу кровать тетки Асенсии, чтобы безошибочно повернуть здесь налево. За углом Санчес непременно увидит сейчас слесарню старого Витторино с его гордостью — поворотными тисками. Вот, так и есть! Верстак, правда, исчез, наверно употребили на топку, но тиски валяются. Теперь остается несколько шагов до следующего поворота, а там второй вход налево — подвал отца, если… если только от него еще что‑нибудь осталось…

Санчес остановился, чтобы подождать спутников. Англичане отстали. Нед заметно прихрамывал. Правда, он мужественно скрывал боль в ушибленной ноге, но все же поспеть за другими не мог. Иногда Нокс протягивал ему руку, но тут же отводил ее под укоризненным взглядом летчика.

Санчес стоял, прижавшись спиною к остаткам каменной стены, и пытался по каким‑нибудь побочным признакам определить, что ждет его за поворотом. Он попробовал было крикнуть, но понял, что не в силах перекричать шум борющегося города. Стук то и дело падавших камней, шорох оползающих стен, похожий на шум, издаваемый прибрежной галькой, когда с нее сбегает вал прибоя, удары осколков по ставням лавок и разрывы, разрывы, разрывы…

Нед подошел и прислонился к стене рядом с Санчесом. Нокс достал пачку сигарет.

Курили медленно, чтобы дать передышку Неду.

Нокс спросил Санчеса:

— А ты уверен, что генерал там?

Санчес молча пожал плечами: откуда он мог знать? Он был тут в последний раз две недели назад. Тогда и переулок был еще переулком. И дома в нем были похожи на дома. Отвечая больше своим собственным мыслям, чем Ноксу, он еще раз повел плечами.

— Иначе зачем мы здесь? — сказал Нокс. — Не каждый день удается теперь получить автомобиль.

Нед усмехнулся:

— Если бы они знали, кого мы собираемся на нем вывезти!

Санчес не понимал того, что они говорили.

— Пойдем?

И хотя с акцентом, от которого не может отделаться ни один англичанин ни в одном языке, но довольно чисто Нед ответил по–испански:

— Пойдем.

Санчес скинул карабин с ремня и побежал вдоль стены. Через несколько мгновений его серый "моно" слился с облаком пыли, поднятой упавшей трубой. Было только видно, что Санчес завернул за ближайший угол. Нед, прихрамывая, побежал следом. За ним не спеша, широкими шагами двинулся Нокс…

Мануэль скорее умер бы, чем решился нарушить приказ своего духовника и войти в подвал, где тот беседовал с раненым. Старик сидел на каменных ступенях, подперев голову кулаками, и смотрел на проходивших мимо подвала людей. Это были последние жители Пуэнте Ваекас. Они покидали свое предместье. Когда придет Франко, за ними начнется охота. Им уже обещали: это будет такая охота, какой они не видывали со времен Торквемады.

Люди шли, нагруженные тем, что могли взять с собою. Старики и мальчики несли узлы, завязанные в пестрые платки. Руки женщин были заняты грудными детьми. Иногда грудных несли девочки, а матери, тяжело волоча ноги, тащили больных.

У испанцев, покидавших свои дома, не было детских колясочек, в которых через год миллионы французов повезут свои чемоданы из Парижа. Обитатели Пуэнте Ваекас были слишком бедны для такой роскоши. В лучшие времена, когда им случалось переезжать из одного подвала в другой, они занимали у знакомого землекопа тачку. В ней умещался их скарб. Но теперь у них не было даже тачек. Да и кто повез бы эти тяжелые тачки? Ведь все мужчины на фронте!

Старый Мануэль сидел на пороге своего подвала, уронив голову на колени, и следил за вереницей ног в деревянных башмаках или вовсе без башмаков, ступавших по острым обломкам того, что еще вчера было их жилищем. Морщины старика делались все глубже. Глаза его, устремленные на беглецов, становились все мутней и мутней. Он сидел неподвижно. И можно было подумать, что он уже умер от горя. Лишь иногда он отрицательно покачивал головой в ответ на крики женщин, звавших его с собой.

— Уходи, Мануэль! Франко не погладит тебя по головке, хотя ты и брил когда‑то знатных сеньоров, — сказал, остановившись подле него, старик, такой же ветхий, как он сам.

— Иди, а то отстанешь от своих, — сказал Мануэль, но когда слесарь Витторино сделал уже шаг прочь, вдруг остановил его: — Погоди‑ка! — Порывшись за пазухой, он протянул несколько серебряных монет: — Тебе пригодятся.

— Что ты!

— Мне‑то они уже, наверно, не понадобятся. — И с усмешкой, вдруг искривившей все морщины на его лице, добавил: — Веревку‑то Франко наверняка дает бесплатно…

Смех причинил Матраи боль. Но он заставил себя засмеяться. Это был самый короткий ответ, который он мог дать монаху.

— Даже если бы вы обещали мне не вечное спасение, а только спасение от лап Франко, я и то послал бы вас ко всем чертям, — с трудом выговорил Матраи.

— Вы и сами не понимаете, как близко подошли к сути дела, — без тени раздражения ответил священник и небрежно сунул за пазуху требник и дароносицу, которую до того держал на коленях, как святыню. Он действовал, как артист, роль которого была сыграна и который торопится освободиться от надоевшей бутафории.