Заговорщица

— Братья мои, смерть гугенотам, что бичевали меня!

Толпа гулом одобрениия встретила слова фанатика, Жуайез возгласил:

— Мы идем на поклон к царю Ироду!

— Мы идем к королю! — прервал Жуайеза чей-то уверенный голос. — К королю, сударь! Париж идет мириться со своим государем!

— Хорошо сказано, господин де Бюсси-Леклерк! — ответил брат Анж. — Идемте же к королю, братья мои, пусть он прикажет изгнать гугенотов!.. Смерть еретикам и их пособникам!

— Вот это верно! — отозвался Бюсси-Леклерк. — Смерть Сорока Пяти!

— Смерть! Смерть! — вторила толпа.

— Так вперед же! — воскликнул Жуайез.

Процессия продолжала движение, растянувшись километра на два. Через несколько часов после выхода из Парижа паломники брели уже беспорядочно, ряды их смешались.

Четверо мужчин, о которых мы упоминали, теперь не прятались и беседовали открыто. Никто не обращал на них никакого внимания: участники крестного хода пели, шумели, спорили.

Герцог де Гиз с братьями, а также пятьдесят хорошо вооруженных дворян уехали далеко вперед, оторвавшись от этого человеческого стада. Гиз и его приближенные беседовали вполголоса о чем-то важном.

А четверо приятелей-паломников обсуждали собственные дела.

— Слушай, Шалабр, — сказал один из них, — как тебе вопли брата Анжа?

— Клянусь рогами нашего красавчика-герцога, Сен-Малин, по-моему, этот монах много себе позволяет…

— Хорошо бы задать ряженому взбучку! — заметил третий.

— Не волнуйся, Монсери! — ответил Шалабр. — Жуайез дорого заплатит за свои фокусы.

— Господа, не надо торопить события, — вмешался четвертый. — До сегодняшнего вечера не будем выходить из роли — мы просто паломники… А там посмотрим, как дело обернется…

— Кстати, как ты себя чувствуешь, Луань? — спросил Шалабр. — Рана еще беспокоит?

— Немного… Удар был нанесен мастерски… Наш милый герцог врагов не щадит, рука у него тяжелая… Я думал, мне конец. Если бы не достойный господин астролог… Впрочем, что теперь вспоминать! Вот увидите, я отплачу Гизу — помучается не меньше моего…

— Луань, не будь неблагодарным! Если бы Гизу не пришла в голову мысль устроить крестный ход, мы бы из Парижа не выбрались… — заметил Монсери.

— Это верно! — процедил сквозь зубы Луань. — Пусть герцог спокойно идет в Шартр… но вряд ли он вернется обратно в столицу…

— А ведь Гиз потребует, чтобы Его Величество разделался с нами! — усмехнулся Шалабр.

— Герцог спит и видит, как бы отрубить нам головы и преподнести их в подарок Бюсси-Леклерку и Жуайезу, — добавил Сен-Малин.

— Господа, вы слышали, что орал Жуайез?.. «Смерть Сорока Пяти!» Да он всего лишь несчастный безумец, на такого и кинжал жалко поднять… А вот Бюсси-Леклерк до Шартра не дойдет… Договорились?

— Договорились! — в один голос заявили трое собеседников Луаня.

Оставим на время четырех забияк — пусть себе намечают очередные убийства. Оставим и процессию, что медленно тянется к Шартру. Обратим внимание, дорогой читатель, на небольшую закрытую карету, едущую позади крестного хода.

Экипаж эскортировала дюжина вооруженных всадников. Вид у охраны был очень грозный, так что даже самые любопытные предпочитали держаться подальше.

В карете ехали две дамы: Фауста и Мария де Монпансье. Они вели неспешную беседу, и в данный момент их мысли занимал некий таинственный человек.

— Так где же он? — спросила Фауста.

— Шагает в толпе паломников. Думаю, мечта расправиться с царем Иродом не оставляет его ни на минуту…

— Монах вовремя придет в Шартр? Вы уверены?

— Я его собственными глазами видела, — успокоила Фаусту герцогиня.

Фауста вздохнула и прошептала:

— Значит, Пардальян сказал мне правду. Жак Клеман свободен и идет навстречу своей судьбе. Генрих Валуа обречен! Ему не спастись!

— Я не ослышалась, сударыня? — оживилась Мария де Монпансье. — Вы, кажется, произнесли одно имя… господин де Пардальян…

— Вы не ослышались… А в чем дело? — насторожилась Фауста.

— Видите ли, последние три-четыре дня мои братья без конца твердят об этом человеке.

— Вам это не нравится?

— Мне? Мне, право, все равно! — рассмеялась Мария.

Молоденькой и хорошенькой герцогине было весело. Она болтала, что-то напевала, поминутно выглядывала из кареты и беззаботно играла своими миниатюрными золотыми ножницами. Предстоящее убийство Генриха III она воспринимала как очередную забаву, и настроение у нее было вполне праздничное. Фауста же, обычно бесстрастная, на этот раз выглядела встревоженной.

— Вам, герцогиня, может, и все равно, — задумчиво произнесла Фауста, — но ваш брат Генрих де Гиз вот-вот осуществит свои великие замыслы. Никто и ничто не должно ему мешать. Лучше, если герцог навсегда забудет о Пардальяне…

— А это значит?.. — с улыбкой заметила Мария.

— А это значит, что Пардальян до Шартра не дойдет. Передайте вашему брату, пусть не беспокоится: Пардальян мертв, и убила его я!

Фауста опустила голову, прикрыла глаза и откинулась на подушки кареты. Она больше не желала беседовать; ей надо было подумать. Видимо, эту женщину одолевали мрачные мысли… Ее неподвижное лицо напоминало маску смерти…