Заговоры и покушения

Что медики всерьез опасались за свою судьбу, свидетельствовала и перемена адресата. О состоявшейся операции они доложили не Ярославскому, которого теперь, скорей всего, ненавидели и боялись, а Семушкину — личному секретарю Орджоникидзе, чтобы он сообщил кому положено.

След изничтожающей нравственной обработки заметен и в том, что профессора даже приличия ради не попытались сослаться на какие-нибудь изменения обстоятельства — ухудшение состояния, дурные анализы и тому подобное.

(Камов. Б. Партийное поручение: зарезать наркома // Совершенно секретно. 1992. Хе 11)

ПАЦИЕНТ В ЖЕЛЕЗНОЙ МАСКЕ

Операция была произведена блестяще — Орджоникидзе становилось все хуже. Чтобы спасти его — требовалось разрешение Сталина. Тогда еще оставались в живых и на свободе отважные люди. Одним из них был Илья Венедиктович Цивцивадзе. Он учился, как и Сталин, в духовной семинарии, был исключен за революционную деятельность, организовал подпольные типографии в Батуми и Тифлисе, вместе с Камо создал боевые дружины в Закавказье. В 20-е годы Цивцивадзе заведовал московским коммунхозом…

После консультации с понимающими людьми Цивцивадзе направил вождю простодушно-бесстрашное письмо.

«19 ноября 1930 года.

Дорогой товарищ Сталин! Я считаю необходимым сообщить тебе о следующем.

Не так давно тов. Серго, по его желанию, осматривал доктор Казаков, о методах лечения которого… я тебе писал несколько месяцев тому назад.

Насколько я его понял, состояние здоровья Серго ему представляется достаточно серьезным. Он считает, что помимо почечных явлений у него имеется чрезвычайно сильное расстройство обмена веществ. Но особенное внимание он обращает на плохую работу печени, которая внезапно может изменить состояние и без того больной почки.

Лечащие врачи… по его, Казакова, мнению, «усыпляют только его (Орджоникидзе) бдительность».

Свое мнение о болезни тов. Серго… ему (Казакову) пришлось более подробно изложить… на консилиуме врачей (Розанов, Федоров, Фрамгольц)… Однако весь консилиум свелся к тому, что доктор Левин уговаривал Казакова не настаивать на лечении тов. Серго его методами, т. к. мол, он… чувствует себя хорошо и никаких жалоб не заявляет.

В заключение Казаков сказал так: «Эти профессора больше заботятся о себе и своей безопасности, чем о состоянии больного».

С комприветом. Жму руку. И. Цивцивадзе».

Письмо раскрыло нам дальнейшую драму Серго: он слабел, почка не справлялась с нагрузкой. Орджоникидзе не верил больше ни одному слову кремлевских медиков. Он искал и нашел И. Н. Казакова, в честности которого не сомневался, но Казаков мог лечить члена Политбюро только с разрешения Леч-санупра, а Лечсанупр такого согласия дать не мог. Цивцивадзе прямо заявил вождю, что медики отказываются помочь Серго, заботясь «о своей безопасности».

Несложно было догадаться, кого они боялись.

Обращение Цивцивадзе к Сталину ничего не изменило.

Тогда была предпринята еще более отчаянная попытка. Возникла тайная группа. Она задалась целью спасти Орджоникидзе. И опять — в обход кремлевских медиков. Это были сотрудники Наркомата тяжелого машиностроения.

С полным основанием следует сказать, что объединились смертники. Во-первых, они создали подпольный коллектив. Во-вторых, поставили перед собой цель переиграть чекистов из Лечсанупра (а на самом деле Хозяина). В-третьих, они установили контакт с заграницей.

Сотрудник иностранного отдела Наркомтяжмаша М. Владимиров, находясь в Берлине, отправился к самому известному в Европе терапевту профессору С. Ноордену, который жил в Вене. Цель визита состояла в том, чтобы описать состояние здоровья Орджоникидзе и получить рекомендации по заочному лечению.

Естественно, правду говорить было нельзя. Придумали легенду: мол, нуждается в помощи «директор департамента одного из министерств». Директору дали фамилию Семушкин.

«Когда я кратко описал нагрузку и масштаб работы такого директора, — писал Владимиров, — то на это он (Ноорден) искренно воскликнул: «Если это верно, то господин С. при помощи сильнодействующего средства покончит жизнь самоубийством».

Ноорден отказался лечить «Семушкина» заочно. Узнав, что больной лишен возможности выехать в Вену, он заявил, что готов сам отправиться в Москву.

Возникла устрашающая ситуация: чтобы спасти Орджоникидзе от Сталина, нужно было сообщить о состоявшихся переговорах Сталину. Он должен был дать согласие на лечение. И деньги. Речь уже шла не только о здоровье Серго, но и о жизни всего руководства Наркомтяжмаша.

Между тем самочувствие Орджоникидзе ухудшалось. На работе он потерял сознание.

«Был консилиум… у т. Серго, — писал в дневнике А. Д. Семушкин. — Раньше думали, что шалит почка, а теперь — сердце. Они нашли, что у него сейчас блуждающая жаба».

А. Д. Семушкин был профессиональным чекистом. Он боготворил Орджоникидзе, который доверял ему, как самому себе. Парадокс состоял в том, что Семушкину доверял и Сталин. Он часто давал ему личные поручения.