Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

"Дощику, дощику, зварю тобѣ борщику, въ маленькому горщику: тобѣ борщъ, ме̂нѣ каша"^{1084})!

Наконецъ, и самая присказка начинаетъ употребляться не для вызыванія дождя, а для его отвращенія:

284

"Дощику, дощику, зварю тобѣ борщику въ зеленому горщику, то̂лько не йди"^{1085})!

"Не йди, дощику, дамъ тѣ борщику, поставлю на дубонцѣ, прилетять тры голубоньци̂, та во̂зьмуть тя на крылонька, занесуть тя въ чужиноньку"^{1086})!

Всѣ подобные заговоры-присказки представляютъ собою, очевидно, обломки заклинательной пѣсни, сопровождавшей нѣкогда обрядъ-чары на вызываніе дождя. Трудно даже представить себѣ, что, когда теперь мы слышимъ детскую присказку — "Дожжикъ, дожжикъ, пуще! Дадим тебѣ гущи!"^{1087}), то мы слышимъ отдаленное эхо древняго заклинанія, имѣвшаго еще въ доисторическія времена громадное значеніе. Въ славянскомъ житіи св. Константина Философа разсказывается о жителяхъ Фуллъ (въ Крыму), что они поклонялись дубу и совершали требы подъ нимъ. На обличенія Константина они отвѣчали: "мы сего нѣсмы начали отъ ныня творити, нъ отъ отецъ есмы пріяли, и отъ того обрѣтаемъ вся за прошенія наша, дъждь наипаче и иная многая и како сіе мы сътворимъ, его же нѣсть дерзнулъ никтоже отъ насъ сътворити? аще бо дерзнетъ кто се сътворити, тогда же съмрьть оузрить, и не имамы к тому дъжда видѣти до кончины"^{1088}). Думаю, что жители Фуллъ почитали дубъ, у котораго ихъ предки совершали традиціонное заклинаніе дождя. Возможно, что и самыя требы подъ дубомъ произошли изъ возліяній, изображавшихъ дождь. Съ утратой пониманія первичнаго смысла обряда, онъ обратился въ жертву, т. е. въ обрядѣ произошло то же, что мы выше видѣли въ заклинаніи.

Были пѣсни-заклинанія на попутный вѣтеръ^{1089}). Сумцовъ сообщаетъ пѣсню-заклинаніе отъ вѣдьмъ, которую наканунѣ Иванова и Петрова дня дѣвушки поютъ, взобравшись на крышу бани^{1090}). Къ этой пѣснѣ примыкаютъ нѣкоторыя малорусскія купальскія пѣсни въ цит. выше сборникѣ

285

Мошинской^{1091}). Того же характера пѣсни, поющіяся при опахиваніи сель и при нѣкоторыхъ другихъ обрядахъ. Но мы ихъ сейчасъ оставимъ, а вернемся къ нимъ послѣ, когда разсмотримъ синкретическія чарованія дикихъ, потому что для опредѣленія того, какая роль въ нихъ выпадаетъ на долю пѣсни, необходимо опредѣлить магическое значеніе самаго обряда. Пока же отмѣтимъ нѣкоторые виды чаръ, гдѣ значительная роль выпадаетъ на долю ритма. У мазуровъ есть чары, pośpiewanie[216] т. е. пѣніе извѣстныхъ пѣсенъ на чью-нибудь погибель. Уже само названіе показываетъ на характеръ чаръ. Pośpiewanie[217] иногда состоитъ изъ пѣнія 94-го псалма; но, очевидно, псаломъ занялъ здѣсь мѣсто болѣе ранней пѣсни-заклинанія. Обычай pośpiewania распространенъ главнымъ образомъ въ сильно онѣмеченныхъ мѣстахъ. У нѣмцевъ этотъ пріемъ называется todsingen[218]^{1092}). Въ русскихъ заговорахъ иногда встрѣчаются намеки, что нѣкоторые заговоры пѣлись. И это, можетъ быть, вліяніе западнаго pośpiewania. Въ цитированномъ выше бѣлорусскомъ заговорѣ отъ во́гнику есть такое мѣсто: "Потуль ты тутъ бывъ, покуль я цябе заспѣвъ. Я цябе заспѣваю и выбиваю и высякаю, и отъ раба божаго выгоняю…"^{1093}).

Поляки знаютъ и другой похожій на pośpiewanie видъ чаръ. Это — odegranie. Оно совершается въ костелѣ надъ рубахой больного. Органистъ разстилаетъ рубаху и играетъ литанію. Послѣ такого odegrania больной или тотчасъ выздоровѣетъ, или умретъ^{1094}). Въ Піемонтѣ варятъ рубаху больного въ котлѣ. Когда вода закипитъ, женщины и мужчины, вооруженные палками, пляшутъ вокругъ котла, распѣвая формулы заклинаній^{1095}). — Таковы рѣдкіе случаи сохранившихся въ Европѣ чаръ пѣніемъ и музыкой. Но раньше за этими факторами признавалось дѣйствіе болѣе могучее. О немъ свидѣтельствуютъ памятники народной поэзіи. Въ Калевалѣ Вейнемейненъ и другіе

286