Заградотряд

К пулемётам Мотовилов поставил самых лучших пулемётчиков.

Третья пара снарядов разорвалась в середине деревни. Там что-то загорелось.

Пулемётный расчёт замер и почти не двигался. Каски перестали перемещаться. Неподвижное пятно лица первого номера буквально окаменело. Неужели что-то заметили и теперь ждут удобного случая, чтобы положить разведку первой же очередью? Петров положил палец на скобу спуска. Скоба была холодной, но вскоре согрелась, и Петров перестал её чувствовать.

Разведчики выбрались из сухой протоки и двинулись по дну оврага назад.

– Глеб Борисович, а может, снять их? – Петров кивнул в сторону деревни, когда разведчики вернулись и Хаустов подполз к снайперу.

– Не время. Остаёшься здесь с Софроном. Дежурить по очереди.

– А винтовка? У него же…

– Он и без оптического прицела хорошо видит и стреляет из своей трёхлинейной не хуже вас. Следите, Петров, за оврагом. Он нам может снова понадобиться.

Уже начало заволакивать всё вокруг сизой мутью ранних осенних сумерек, когда со стороны Екатериновки послышался шум и наблюдатели увидели вереницу бойцов, пробиравшихся по натоптанной тропе. Их было пятеро. Впереди шёл Хаустов.

– Наступать на Малеево приказано отсюда, – сказал Хаустов, протискиваясь между сосёнками к окопу наблюдателей. – Наша задача – снять пулемётчиков. Стрелять придётся во время артобстрела, не раньше. Иначе сорвём атаку.

– Когда они начнут артподготовку?

– Взводы подойдут с минуту на минуту, а артиллеристы откроют огонь минут через десять-пятнадцать. Мотовилов уточнит на месте.

– Скоро стемнеет. Как в темноте стрелять?

– А ты тренируй глаз, приучай его к темноте. К рельефу. Мелкие предметы скоро исчезнут, а рельеф ещё долго будет различим. Определи точно место целей относительно рельефа.

– Это, Глеб Борисович, уже геометрия.

– Ошибаетесь, Петров, это – философия. А снайпер не должен ошибаться.

Уже стемнело, и Петров с трудом определял мерцающее пятно среди чёрных веток маскировки. Иногда ему казалось, что немец оставил пулемёт и исчез. Но потом бледное пятно снова появлялось в прицеле…

Он расстрелял всю обойму, как только первые снаряды упали в центре деревни, расколов тишину и подав роте команду: пора. Пулемёт молчал. И когда они добежали до него, увидели лежавшего рядом с МГ пулемётчика. Остальные исчезли, видимо, успели отойти к деревне.

Возле огородов они залегли. Потому что снаряды всё ещё рвались среди построек, на дороге и возле реки. Наступила тишина. Где-то левее послышался голос ротного:

– Вперёд! А-а!.. В гриву-душу!..

– А-а!.. – завыли вокруг те, кто сумел преодолеть страх и наплевать на свою судьбу.

Они вскочили, обгоняя друг друга, ринулись вперёд. Ни выстрела, ни взрыва. Топот, хриплое дыхание, кашель. И когда до крайних дворов осталось пробежать метров тридцать-сорок, в упор ударили два пулемёта.

Петров сразу упал за кучу картофельной ботвы. На него наступил то ли Колядёнков, то ли Софрон и залёг рядом. Кто-то, пробежавший дальше, тоже отползал, матерясь и плача. Несколько человек неподвижно лежали в двух-трёх шагах правее. Пахло потревоженной сырой землёй и кровью. Значит, это лежат убитые, понял Петров.

– Вперёд! – рычал Мотовилов.

Ротный ходил по огороду и пинками поднимал залёгших. Впрочем, в темноте было не разобрать, живых он поднимает или мёртвых. Но вскоре несколько человек встали рядом с ним и действительно пошли вперёд.

Петров успел разглядеть, что один пулемёт полыхал из бронетранспортёра. Вспышки и пожар, полыхавший в деревне, оттеняли фигуру сгорбившегося над турельной установкой пулемётчика. Петров толкнул бойца, который лежал рядом. Это был Софрон.

– Софрон! Стреляй! – И Петров указал на бронетранспортёр.

Софрон приподнялся на локте, прицелился и выстрелил. Пулемётчик рухнул вниз. Через какие-то мгновение, которого, должно быть, вполне хватило, чтобы перебежать через огород, там, рядом с бронетранспортёром, метнулась чья-то тень, и две гранаты одна за другой взорвались в кузове бронетранспортёра.

– Командира убило! – пронеслось правее.

– Командира!.. Командира!.. – эхом понесло по всей цепи.

Известие о гибели командира роты явилось тем сигналом, который, словно отпущенная на волю пружина, повернул роту назад и единым порывом отбросил к оврагу.

Возможно, именно этот бросок спас последних оставшихся в живых.

Бежали по мокрой ослизлой земле, падали, снова вставали, тащили раненых и убитых, ползли, волоча за собой перебитые руки и ноги.

– Вот тебе и атака, – хрипели и стонали в овраге.

– Сходили…

А в деревне уже взрёвывали моторы, слышались крики и команды.

– Уходить! Уходить!

– Они сейчас сюда придут!

Старшего лейтенанта Мотовилова тащили под руки. Он запрокидывал голову и ругался в гроб и в душу.

– Багирбекова ко мне! – закричал он. – Пусть Багирбеков примет командование!

– Убит Багирбеков.

– Как «убит»?!

– Наповал.

– Климкина!

– Бредит он уже, товарищ старшина, – сказал связной Самошкин, всё это время ни на шаг не отходивший от ротного. – Климкина ж ещё днём…

– Слушай мою команду! – рявкнул старшина Звягин. – Пулемётчики – ко мне!