Заградотряд времени

— Помогай, видишь — немцы прут.

А у меня и оружия при себе нет. Трофейный пистолет — и тот в танке остался.

— В соседнем окопе убитый лежит, возьми его винтовку, — посоветовал боец.

Я переполз в соседний окоп, высвободил из рук убитого — молодого бойца — винтовку, клацнул затвором и осторожно выглянул из-за бруствера. До немцев не так и далеко — метров сто — сто пятьдесят.

Я выбрал цель, поймал ее на мушку и выстрелил. Что за черт? Немец как шел, так и идет! Из соседнего окопа до меня донеслось:

— Прицел поставь!

И точно: не посмотрел сразу — хомутик прицела на тройке стоит.

Я выставил его на единичку, вновь прицелился, выстрелил. Немец упал. Контузило меня, что ли, — сразу не посмотрел…

Я сделал еще два выстрела, а потом затвор сухо клацнул. Отвел его назад — магазин был пуст. Нагнулся, обшарил подсумки убитого — пусто.

Я повернулся в сторону соседнего окопа:

— Сосед, подкинь патронов.

— Держи. Учти — больше нет, экономь.

Я вставил обойму в затворную коробку, большим пальцем вдавил патроны в магазин. Пять патронов — не густо. Выбрал цель. Мушка подрагивала, глаза заливало потом. Я сбросил танковый шлем, рукавом вытер пот. Теперь лучше видно. Снова тщательно прицелился, выстрелил — и еще один враг упал.

Справа ударил «Максим». Как вовремя!

Пулеметчик бил короткими экономными очередями, но очень точно. Немцы залегли, потом отползли назад.

— Эй, друг! Лопатки не найдется?

Боец перекинул ко мне маленькую саперную лопатку в брезентовом чехле.

— Окоп расширить хочешь?

— Нет, своих похоронить.

Я пополз назад. В лесу встал и направился к танку. Он уже догорел — только чадил.

Я оттащил тело деда подальше в лес, выкопал неглубокую — в метр — могилу. Копать среди корней деревьев маленькой лопаткой было неудобно, пот заливал глаза. Вроде готово.

Я вытащил из кармана гимнастерки документы Петра — красноармейскую книжку, письмо и медальон. Вдруг из письма выпала небольшая фотография. На ней бабушка, молодая еще. Я сразу узнал фотографию — видел дома такую же, только побольше. На глаза навернулись слезы.

Я подошел к бывшей стоянке, нашел моторный брезент, завернул в него тело и с трудом опустил в могилу.

— Прости, дед, не смог уберечь. Да и сам теперь не знаю — останусь ли жив.

Засыпал могилу землей, утрамбовал ногой. Из двух веток сделал подобие креста и воткнул в землю. Осмотрелся вокруг, пытаясь запомнить место. Я еще вернусь сюда, Петр…

Его документы сунул к себе в нагрудный карман. Подобрал лопатку и уже направился было к пехотинцам, как на опушке леса встретил старшину-пулеметчика.

— Жив, танкист?

— Я-то жив — экипаж погиб.

— Жаль, геройские были ребята.

Старшина помолчал:

— Что дальше делать думаешь, танкист?

— А ты?

— К своим пробираться надо. Патронов нету, да и людей едва ли два десятка осталось. — Старшина снял пилотку, вытер пот.

— Тогда я с вами.

Я дополз до окопа, вернул саперную лопатку, за ремень вытянул из окопа винтовку. Только четыре патрона в ней, но все же не безоружен. На войне солдату без оружия остаться — самое последнее дело.

Когда начало смеркаться, пехотинцы покинули окопы и собрались в лесу. Третья часть их была ранена: у кого рука была забинтована, у кого — голова. Но все при оружии. Старшина даже «Максим» прикатил.

Один из бойцов не выдержал:

— Старшина, да брось ты эту бандуру — все равно ведь патронов нет, мешать только будет.

— Казенное имущество, как же его бросить? На мне числится.

— Если так рассуждать, то вон танкист должен за собой танк сгоревший тащить.

— Разговорчики, Крылов! Местность кто-нибудь знает?

Все переглянулись, помолчали.

— Так, понятно. И карты нет.

— Зачем тебе карта? — вмешался я. — Идем на восток, мимо своих не промахнемся.

— Верно, конечно, только непонятно — где немцы и где наши.

— Эка, хватил! Где сейчас немцы, и в Генштабе небось досконально не знают. А в нашем случае самый хороший вариант — языка взять, да не простого, а как минимум офицера с картой.

— Кто ж его брать будет? У меня не все с винтовкой толком обращаться умеют, а ты — «языка»!

— Тогда идем.

— А пулемет куда?

— Коли бросить жалко — закопай.

Было видно, что старшина колеблется. Бросить жалко — казенное имущество; тащить с собой — груз уж очень обременительный, почитай, три пуда бесполезного железа, поскольку патронов нет. У каждого бойца боезапас — только то, что в магазинах винтовок, подсумки пустые.

Хозяйственная жилка перевесила.

Старшина вытащил из чехла саперную лопатку, сноровисто вырыл небольшую яму, быстро разобрал пулемет на три крупные части — станок, тело и щит, уложил в яму и присыпал землею.

— Думаю, погоним немца вскоре, тогда и откопаю, — успокоил себя старшина. Повернулся к нам: — Идем цепочкой по одному с интервалом пять метров. Не отставать.

И первым пошел по лесной тропе.

Взошедшую луну периодически закрывало тучами, идти было тяжело — ноги цеплялись за коряги, кочки, траву. Чем дальше отходили мы от брошенных позиций, тем гуще становился лес. Ветки в темноте так и норовили хлестнуть по лицу. Хоть глаза и привыкли к темноте, нам все равно приходилось напрягать зрение и слух, чтобы не потерять из вида идущего впереди.