Загробная жизнь дона Антонио

Марину обдало жаром смущения: не то что она не видела голых мужчин, но вот так… естественно, что ли? Как будто иначе нельзя. И… он двигался совсем не как человек. Тек волной, стелился туманом, и от него веяло дикой непредсказуемой силой. А еще теплым, почти горячим любопытством и приязнью.

Дух моря. Брат.

Кровь грохотала в ушах, хотелось отвести глаза, или отвернуться, или вовсе зажмуриться, но она сдержалась. Вдруг он оскорбится или подумает, что она боится?

Нет. Все хорошо.

Марина встала с камня и шагнула навстречу. Позвала снова, уже увереннее:

— Генри?

Он ясно улыбнулся и оказался совсем рядом, обдав ее теплым запахом мужского тела и морских водорослей.

— Ты звала, моя Марина. — В его голосе смешались рык урагана и ласковый плеск прибоя, а в глазах читались… любовь?.. восхищение?.. Что-то еще?..

Селки протянул к ней руку, потрогал волосы, щеку. Чуть склонил голову набок.

От его взгляда Марину снова бросило в жар. Она не привыкла, чтобы на нее смотрели так откровенно. Тем более — брат!

Ей сложно было совместить маленького брата Генри и этого взрослого мужчину, так похожего на отца, но в то же время незнакомого. И совершенно не хотелось тянуться к нему за лаской и надежной опорой — а он обещал всем своим видом, своим теплом, близостью…

«Нельзя! Это брат, селки. Не смотри на него!» — в попытке одолеть наваждение убеждала она себя, и ей почти удалось, когда Генри засмеялся и сгреб ее в объятия, закружил, а потом подбросил к небу, совсем как отец когда-то, и поймал, прижал к себе.

Марина от неожиданности положила голову ему на плечо, вдохнула морской запах и почти забыла, кто она и где она, когда Генри ее поцеловал. Горячо, властно и нежно, словно имел на это непререкаемое право.

Это было хорошо, так хорошо, словно замерзла под проливным дождем, а тебе дали подогретого вина со специями и усадили в горячую ванну… Ровно два удара сердца, прежде чем Марина опомнилась и застыла. Нет-нет, так нельзя. Не здесь, не с ним! Не с братом!

Наверное, Генри почувствовал ее панику.

Отстранился от ее губ, недоуменно улыбнулся и поставил на землю. Погладил по волосам.

— Не надо бояться, моя Марина.

Марина растерянно кивнула. И в самом деле, не надо бояться, ничего ведь не случилось, Генри не причинит ей вреда. И надо улыбнуться. Они ведь так долго не виделись.

— Хочешь лакричных конфет, Генри? — спросила она первое, что пришло в голову. И улыбнулась.

В глазах брата мелькнуло удивление, непонимание, но тут же сменилось восторгом. Он вспомнил.

— Да! Ты принесла мои любимые леденцы! — Он обрадовался, как в семь лет, и полез потрошить корзинку. — И молоко! Марина, я тебя люблю!

Он вытащил бутыль, выдернул пробку и стал жадно пить. Молоко струйкой потекло по бороде, по заросшей темным волосом груди… Марина отвела глаза: не годится так рассматривать брата, никакое он не чудо морское, — и тихонько засмеялась. Генри так мало изменился! Только что — вырос. А молоко любит по-прежнему, даже пить любит, как и раньше, из бутыли, а не из кружек, хоть кружка и лежит в той же корзине. Сейчас еще и леденец сунет за щеку и скажет: «Шпафыбо, Майна».

Он именно так и сказал и глянул на нее лукаво-лукаво, даже похлопал ресницами, в точности как в детстве, когда хотел ее рассмешить. Марина тоже похлопала на него ресницами. И посмотрела искоса — тоже как в детстве, когда они играли в пиратов и пленниц. И, увлекшись, не заметила, как рядом оказались другие селки. С виду такие тяжелые и неуклюжие, морские котики двигались на диво быстро и неслышно. Сразу несколько усатых морд ткнулось ей в ноги, в живот, кто-то пощекотал усами руку.

Она даже вздрогнула от неожиданности, но пересилила себя. Погладила ткнувшуюся в руку мохнатую морду.

— Они… красивые, Генри.

Котик лизнул ее пальцы и посмотрел в глаза с немым вопросом: «А мне конфету?» Марина, устав удивляться, протянула котику леденец. Неужели и правда съест?

Съел, облизнулся и перевернулся на спину, похлопывая себя ластами по животу и издавая что-то среднее между кашлем и похрюкиванием. Смеется?

Марина взглянула на Генри — он тоже смеялся. Весело и совершенно беззвучно. А еще один котик заглядывал в корзинку и любопытно шевелил усами, кидая на Марину невинно-лукавые взгляды.

— Они… голодны? — И снова, в который уже раз, противно сжалось сердце. Как же некстати!

Генри посмотрел на нее удивленно и немного обиженно:

— Они не голодны. Ты им нравишься, и они хотят поиграть. Почему ты нас боишься?

О, все морские твари и Дэйви Джонс в придачу! Он все же обиделся! А Марина не представляла, как объяснить, что до сих пор видит во сне ту волну и как наяву слышит предсмертный вой Фитиля. Да и нужно ли объяснять? О Фитиле никто не плакал, все предпочли его забыть. Но что сказать брату?

«Правду, как раньше», — подсказал холодный голос то ли внутри Марины, то ли где-то в море.

— Боюсь, что захотят съесть меня, — призналась Марина. Тут же стало легче, и мысль эта показалась такой глупой, что и подумать смешно.

— Съесть тебя?.. О… — Генри с очень серьезным видом повернулся к ближайшему котику: — Ффайн, ты хочешь съесть мою Марину?