Загробная жизнь или последняя участь человека

Возможность зла представляется нам страшною в невинной свободе Адама потому, что мы сравниваем его возможность с нашею возможностью, которая перешла в нас почти в необходимость зла или, по крайней мере, в преобладающую наклонность ко злу, в страсть греха. Не следует представлять, что возможность зла, как тень, неотлучно преследовала невинную свободу Адама и, как внутренний неумолимый искуситель, влекла ее ко греху, подобно тому, как наша чувственность не дает нам покоя и жадно ищет средств и случаев ко греху. Возможность зла в невинной свободе далеко не имела такой страшной силы. Несправедливо представляют себе, что невинная свобода носила в себе возможность зла, как плодотворное семя зла, которое точно так же, как и семя вещественное, будучи брошено в землю, уже необходимо совершает раскрытие своих возможностей, необходимо начинает свое развитие. Такая возможность есть скрытая необходимость, и вся вина за осуществление такой возможности падала бы на Того, Кто дал ее. Возможность же зла в свободе невинной — исключительная, единственная и беспримерная во всем царстве сотворенных возможностей. Как возможность свободы, она не носила в себе необходимости осуществления, могла не переходить в действительность и навсегда остаться только возможностью. Такая самоопределяемая возможность, свободная от необходимости осуществления, не есть дело невозможное и в настоящей свободе человека. Человек имеет полную возможность известного греха: все условия к ее осуществлению благоприятны; готовы — и предмет греха, и средства ко греху; есть даже — чего не было в свободе невинной: внутреннее, сильное влечение ко греху. И, при всем этом, человек всегда может оставить свою возможность греха одною возможностью — не сделать греха. Если свобода уже нечистая и ослабевшая может еще подавлять в себе различные греховные возможности, то эта возможность греха, конечно, была несравненно свободнее от греха в человеке невинном, еще чистом и безгрешном.

Еще неестественнее представлять себе состояние невинной свободы как состояние колебания, как внутреннюю борьбу между добром и злом. Борьба есть уже состояние свободы падшей, или, по крайней мере, начинающей падение. Колебание между добром и злом предполагает уже не одну простую возможность зла, но влечение ко злу, влечение, равносильное со стремлением к добру, с которым оно борется. Человек, у которого сердце двоится, по словам апостола, подобен волне морской, ветром поднимаемой и разбиваемой (ср.: Иак. 1, 6). Состояние, конечно, не райское... Несправедливо, наконец, представлять себе состояние невинной свободы равновесием между добром и злом, в котором свобода была одинаково доступна и открыта тому и другому, равно склонна и на добро, и на зло. Такое воображаемое равновесие есть то же, что застой, неподвижность, недвижимое коснение, возможное только в безжизненном веществе. Адам получил из рук Творца могущественные силы ума и воли, направленные к созерцанию и деланию добра; на сердце человека был начертан закон добра, руководитель к Богу. Следовательно, для добра дан был закон, определенное требование; для зла была только возможность. Закон ума, который в человеке падшем является желанием добра, но часто бессильным и бесплодным19, в невинном состоянии человека, конечно, был стремлением светлым, сильным, беспрепятственным. Сравнивая потребность добра и возможность зла в первобытной свободе, осуществление возможности зла, и по суду разума, признают столь неожиданным и неестественным, что за эту неожиданность и неестественность называют грех Адамов чудом, неисследимою тайною тьмы.

Напрасно сравнивают Бога с отцом, который, чтобы испытать сына, намеренно его вводит в искусительное и опасное состояние. Бог не искушает никогоже (ср.: Иак. 1, 13). Напротив, Бог в отношении к Адаму подобен отцу, который предвидит и мудро предупреждает самую возможность искушения или, по крайней мере, всеми средствами укрепляет его и приготовляет к подвигу испытания. Независимо от того, что возможность зла в невинном человеке была слишком слаба в сравнении с крепкими силами ума и воли, направленными к добру, и немощна пред силою естественного закона, написанного на сердце человека, — независимо от этого — Бог Сам, непосредственно, содействует Адаму к укреплению в добре и предохраняет его от зла, конечно, в такой мере, чтобы не стеснять его свободы.