Заяц на взлетной полосе

Бо не любил самолеты. Они гудели над их домиком день и ночь, а пассажиры, которые останавливались переночевать в гостинице, иной раз катили чемоданы прямо по маргариткам. Дедушка расстраивался и жаловался на напрасные труды. Бо слушал, кивал, давал себе обещание облаивать всех нарушителей, вилял хвостом изо всех сил, пусть только дедушка не думает, что работа садовника при гостинице хуже, чем в аэропорту с самолетами.

Кроме дедушки Бо любил Хэла, который жил в центральной клумбе. Рядом с ним Бо чувствовал себя щенком. Порой закрадывались сомнения, могут ли собаки водить дружбу с зайцами, и уж тем более любить? Но сомнения – они как блохи: донимают, пока не сцапаешь, а сцапал – и живи дальше спокойно, люби кого хочешь.

Мия

Мия сунула облезлого зайца маме на колени и пошла к детской площадке. Очень уж хотелось вскарабкаться на верхотуру по веревочной лесенке или поваляться на зеленом блестящем матрасе, который называется «мат». Еще можно забраться в разноцветную трубу, ползти, зажмурившись, и оказаться там, не знаешь где.

Мия сняла кроссовки, поставила их бочок к бочку у входа. Теперь можно прыгнуть, скользкий матрас вздрогнет под ногами, легонько подтолкнет Мию, и ужасно захочется хохотать во все горло от щекотки в животе, только не время – еще слишком рано для хохота, слишком мало звуков вокруг, и можно напугать, всполошить утро.

Мия обернулась, нашла взглядом маму и махнула ей. Мама ответила. Она сидела неподалеку у большого окна, на стуле с закругленной спинкой и блестящими подлокотниками, как королева на троне, а за ней вставало розово-желтое солнце, похожее на половинку персика в варенье. Оно щедро поливало сиропом мамины волосы, щеки, шею. И мама потихонечку теплела, становилась мягкой и прозрачно-золотой.

Мия встала на коленки, зажмурилась и полезла в трубу. Внутри было скользко, казалось, что ползешь не вперед, а назад. Главное – не застрять тут навсегда, значит, нужно быстрее перебирать руками и ногами, не открывать глаза до самого выхода. Еще чуть-чуть, и можно выбраться на белый свет, отдышаться, оглядеться. Мия последний раз оттолкнулась от стенок и плюхнулась животом на мат, уперевшись лбом во что-то живое.

– Боюсь!

Она встала на четвереньки, завертелась на месте, хотела нырнуть обратно в трубу, но все же оглянулась.

В углу на мате спал человек. Он свернулся калачиком, подложив под голову свитер и обняв сумку, – обычный пассажир. Чего бояться?

Человек открыл сначала один глаз, потом второй, моргнул и улыбнулся. На макушке у него торчал хохолок, и Мия улыбнулась в ответ.

– Привет, я Леон! – сонным голосом сказал незнакомец и зевнул.

– Я Мия, и мне четыре года. А вон там моя мама. – Она махнула рукой в сторону кресел.

– Понял. Я тут уснул. Долго ждать следующего рейса, вот и нашел местечко. Однако пора вылезать. Не знаешь, который час? – Леон приподнялся на локте.

– Я не понимаю часы. – Мия пожала плечами. – Но еще утреннее утро.

– Это хорошо. Полезли на волю? – Леон встал на колени и пополз к трубе.

– Полезли! – согласилась Мия.

Разноцветная труба быстро закончилась, а выход им закрывали ноги в белых кроссовках с поцарапанными носами.

– Мия? – послышался встревоженный голос.

– Извините. – Леон слегка потеснил ноги, чтобы выбраться.

– Господи! Иди сюда скорее! – Женщина протянула руку взъерошенной Мии. – Зачем ты в трубу полезла?

– Мамочка, я всегда залезаю в трубу! Ты просто забыла. Я там нашла человека.

Женщина неодобрительно глянула на Леона, пока он натягивал свитер.

– Понятно. Это все же детская площадка, а не ночлежка. Ребенок мог испугаться, и вообще…

– Я никого не напугал, – улыбнулся Леон. – Но вы абсолютно правы! Всего доброго.

Хэл

«Мама, смотри! Настоящий заяц!» – эти слова Хэл может сказать на японском, китайском, русском, английском, испанском, чешском, французском и немецком.

Много раз он спрашивал себя, зачем живет здесь, в клумбе, свою бесконечную жизнь. Начало ее терялось в туманном клеверовом прошлом, где не было никаких самолетов. Потом они появились – смешные, кургузые. Хэл наблюдал за полетом и удивлялся: зачем? Если ты родился без крыльев – живи на земле. Однако любопытство несколько раз заставляло его пытаться взлететь. Хэл разбегался, прижимал уши и падал пузом на траву. Так и должно быть. Ему и правда незачем летать, потому что он заяц. А люди пусть решают за себя.

Однажды на его луг села летающая машина с человеком в пузе. Хэл заметался в ужасе. Треск пропеллера и гул мотора как будто перемалывали все остальные привычные звуки: шелест травы, жужжание шмелей. Сколько раз за бесконечную жизнь у него холодело внутри, колотилось сердце, дрожали уши! Сколько раз на мягких лапах подкрадывалась смерть и отступала в последнюю секунду. Его время шло и не останавливалось. Сородичи появлялись на свет, уходили в вечность, сменяя друг друга, а Хэл оставался. И вот он дожил до первого приземлившегося на лугу самолета.