Заяц с янтарными глазами

Эйхман создает Центральное бюро еврейской эмиграции в арианизированном дворце Ротшильда на Принц-Ойген-штрассе, чтобы быстрее обрабатывать данные евреев. Он умело организует процесс. Его начальство приятно удивлено. Это новое ведомство демонстрирует, что, оказывается, в его стены человек вполне может войти, имея богатство и гражданство, а выйти несколько часов спустя с одним только разрешением на выезд.

Люди превращаются в тени собственных документов. Они ждут заверения бумаг, ждут писем с поддержкой из-за океана, ждут обещаний рабочего места. У людей, которые уже выехали из страны, просят одолжения, денег, свидетельств о родственных узах, каких-то несуществующих фирмах, чего угодно, написанного на какой угодно гербовой бумаге.

1 мая девятнадцатилетний Рудольф получает разрешение на эмиграцию в США: какой-то друг подыскал ему работу в хлопкоперерабатывающей компании «Бертиг бразерс» в Парагулде, штат Арканзас. Виктор и Эмми остаются в старом доме одни. Все слуги, кроме Анны, покинули их. Эти три человека не движутся в сторону полного застоя: они давно уже оцепенели. Виктор спускается по непривычным ступенькам во двор, проходит мимо статуи Аполлона, избегая встречаться взглядом и с новыми чиновниками, и со старыми жильцами, проходит сквозь ворота, мимо дежурного охранника-штурмовика, выходит на Ринг. И куда он может теперь пойти?

Он не может пойти ни в кафе, ни на работу, ни в клуб, ни к родственникам. У него нет больше ни кафе, ни работы, ни клуба, ни родственников. Он не может присесть на скамейку: на всех скамейках в парке вокруг Вотивкирхе — трафаретные надписи: Juden verboten[75]. Он не может пойти в «Захер», не может пойти в «Гринштайдль», в «Централь», в Пратер, в книжный магазин, к парикмахеру, не может пройти через парк. Он не может сесть в трамвай: евреев и людей с еврейской внешностью туда не пускают. Он не может пойти в кино. И в Оперу. И даже если бы он мог пойти в Оперу, то больше не услышал бы там музыки, написанной или исполняемой евреями. Малер и Мендельсон изгнаны: Опера тоже подверглась арианизации. На конечной остановке трамвая (Нойвальдег) стоят штурмовики, поставленные следить за тем, чтобы евреи больше не гуляли по Венскому Лесу.

Куда ему остается идти? И как им отсюда выбраться?

И вот, когда все рвутся уехать отсюда, Элизабет, наоборот, возвращается. У нее голландский паспорт, который способен оградить ее от ареста в качестве еврейки-интеллектуалки и нежелательной персоны, и все же это очень рискованный шаг. Она неутомима: выправляет родителям разрешение на выезд, притворяется сотрудницей гестапо, чтобы добиться собеседования с одним чиновником, находит способы уплатить налог на Reichsflucht, ведет переговоры с различными департаментами. Она не дает запугать себя языком этих новых законодателей: она ведь сама юрист и хочет добиться своего. Хотите официально? Хорошо, я тоже буду держаться официально.

Паспорт Виктора — наглядное свидетельство того, как он приближался к отъезду: 13 мая проставлена печать «Держатель паспорта является эмигрантом» (Paßinhaber ist Auswanderer), заверена подписью доктора Раффергерста; пятью днями позже, 18 мая, проставлена печать: «Годен для одной поездки в ЧСР» (Einmalige Ausreise nach CSR). В ту же ночь появляются сообщения о передислокации германских войск на границе и о частичной мобилизации чехословацкой армии. 20 мая в Австрии вступают в силу Нюрнбергские законы. Эти законы, уже три года действовавшие в Германии, определяют, что такое еврейство. Если трое из твоих дедушек и бабушек — евреи, значит, ты еврей. Тебе запрещается вступать в брак или в половые связи с неевреями, а также вывешивать флаг Рейха. Тебе запрещается держать нееврейскую прислугу моложе сорока пяти лет.

Анна — служанка-нееврейка средних лет, она с четырнадцати лет работала на евреев — на Эмми, Виктора и их четверых детей. Она должна остаться в Вене. Она должна искать новых нанимателей.

20 мая «Гренцполицайкоммиссариат Вин» — пограничный контроль — дает Виктору и Эмми выездную визу.

Утром 21 мая Элизабет и ее родители выходят из дубовых ворот и сворачивают влево, на Ринг. На вокзал приходится идти пешком. Каждый несет чемодан. «Нойе фрайе прессе» докладывает, что температура воздуха в тот день щадящая: 14°C. Они идут по Рингу, как ходили тысячи раз. На вокзале Элизабет прощается с родителями. Ей нужно к детям, в Швейцарию.

Когда Виктор и Эмми доезжают до границы, оказывается, что попасть в Чехословакию почти невозможно: там ждут неминуемого вторжения Германии. Их задерживают: снимают с поезда и держат несколько часов на ногах в зале ожидания, пока кто-то куда-то звонит и проверяет подлинность бумаг. Затем у них отбирают сто пятьдесят швейцарских франков и один из чемоданов. И после этого разрешают ехать дальше. В тот же день Виктор и Эмми приезжают в Кевечеш.