Заявление о любви

— Что ты говоришь… Вот увидишь, все будет в порядке… Начали делать уколы. Так и должно быть. Через пару дней тебе станет лучше… — Голос Марты звучит убедительно. Сказывается опыт.

— И никаких воспоминаний, — жалуется Ивона.

— Перестань. Прекрати так говорить! Еще не все потеряно!

Но Ивона не слушает. Ей хочется говорить.

— Глупость, когда говорят, будто вся жизнь проходит перед глазами. Ночью я до отупения молюсь: только бы не болело, лишь бы перестало болеть! Как я могла докатиться до этого! Думать только о том, чтобы не болело! Чтобы мне сегодня удалось нормально сходить в туалет. Пусть бы только сегодня! Почему я раньше не знала о том, что обычный стул — это огромное, поразительное счастье?

— Пожалуйста… — Марта нежно дотрагивается до ее щеки — кожа сухая и тонкая.

— Не проси меня! Почему все мои желания свелись к одному — нормально ходить в туалет? Почему мне так больно?

Марта ощущает эту боль, нужно сделать обезболивающую инъекцию. Боль пройдет. На мгновение.

— Подожди. Я сделаю укол!

Марта вскакивает, наклоняется за судном и быстро выходит из палаты. Ей необходимо поговорить сврачом.

Полдень

Сегодня Марта принесла книгу. Дома читать или здесь, в палате, какая разница? Ивона спит. Марта переворачивает страницу за страницей, затем откладывает книжку.

— Ты все время здесь была? — Марта вздрагивает от голоса Ивоны.

— Нет… Да… — улыбаясь, отвечает она. — Ивона?

— Что?

Марта опускает руку в карман свитера, красивый светло-коричневый свитер обтягивает ее бедра.

— Я пришла тогда… Я не знала, что Томаш будет… Я пришла, чтобы вернуть тебе чек.

Ивона смотрит ей прямо в глаза:

— Ты ничего не можешь от меня принять?

— Могу… — Марта сжимает чек в вытянутой руке. — Но… То дежурство не стоило так дорого. Я не хочу этих денег…

— Ладно. — Ивона протягивает руку. Их ладони соприкасаются.

— Давай. — Ивона забирает чек. — Тебе не жаль?

Марта набирает воздуха и с шумом его выдыхает.

— Жаль. Жаль. Чертовски жаль! Столько денег! Еще как жаль. Но зато сейчас мне гораздо лучше. Теперь мне хотелось бы кое-что у тебя попросить.

Ивона кладет чек на столик.

— Вон там лежит… — указывает пальцем на ящик в столике. — Здесь…

Марта достает перстень, переливающийся в свете солнца, внимательно рассматривает его.

— Этот перстень был предназначен для меня.

— Но подарен он был мне.

Марте это известно. Ничего не поделаешь.

— Ты не хочешь мне его отдать, потому что он тебе дорог?

— Из-за элементарного злорадства.

— Ты не хочешь мне дать то, что я прошу у тебя. Тебе хочется давать мне только то, что ты считаешь нужным.

Ивона кивает:

— Весьма близко к истине.

Марта должна объяснить, о чем идет речь.

— Может, он меня интересует именно потому, что дорог тебе…

Ивона протягивает руку, забирает у Марты перстень и надевает на безымянный палец. Он болтается, как обруч.

— Спадает со всех пальцев… А на большом я не могу его носить.

— Очень красивый.

Ивона наклоняется и кладет перстень на место в ящик.

— Я не хочу отдавать его тебе, Марта.

Ивона близка к обмороку. Марта не должна этого допустить.

— Эй, ты здесь? Ты тут? — удается непринужденно произнести ей.

— Я здесь, но я уже очень слаба. Что говорит доктор Саранович?

— Саранович? — Марта застигнута врасплох — она не ждала этого вопроса.

— Ты его видела? — На лице Ивоны безразличие.

— Доктора Сарановича? Он, наверное, еще не приехал.

— Я слышала его голос в коридоре.

Ах дьявол! Нужно немедленно что-нибудь придумать, ответить, не делая паузы, не обдумывая, не позволяя Ивоне говорить.

— Может, он и вернулся, но откуда мне знать, что он говорит. — Марта замечательно вошла в роль, ложь звучит естественно. — Ты что, думаешь, что я целыми днями баклуши бью? Я на части разрываюсь. Давно не было такого ужасного дежурства. Помнишь, я тебе говорила о пациентке, которую привез муж и бросил на кровать? Самоубийца чертова. Я просила: оставьте венфлон. Но доктору, конечно, виднее. «Убрать, завтра выписываем». А у нее давление упало. Мы с Басей носимся, доктор бежит, но…

— Это та, которая из-за мужа отравилась?

— Хм… У нас даже в глазах потемнело. — Марта делает глубокий вдох. Не останавливаться, не переставать говорить. — Бася только и объявляет: «Сто на шестьдесят, восемьдесят на сорок, шестьдесят на тридцать». А пациентка: «Я умираю». Затем: «Сорок на ноль». Если бы был венфлон, можно было бы дать… Когда я могла Сарановича о чем-то спрашивать?

— Марточка…

— А потом еще две диабетические комы, процедуры.

— Марточка… — взывает к ней Ивона.

Боже, только не сейчас! Марта еще больше страсти вкладывает в свои слова.

— Ах, представь, в наше отделение пришел на работу некий Пилат. Забавная фамилия, правда? За мной стоит молодой врач, Яцек, из гинекологии и шепчет мне на ушко: мол, у нас такая смертность, что только Библия нам и поможет.

— Марточка…

— Но я тебе обещаю, завтра сразу же…

— Марточка, мне нужно тебе кое-что сказать… — Ивона улыбается, но не радостно, а грустно. Тогда Марта понимает: что-то случилось, о чем ей неизвестно, и как она смешна с этим рассказом о Пилате.

— Он здесь был? — Марта не в состоянии справиться со страхом.

— Нет, — тихо отвечает Ивона.