Зайчик

В моем пьяном мозгу шевельнулась лениво-радостная мысль о том, что вот бабушка сидит дома и не знает ничего, что она назвала бы это страшно аморальным, а значит… Но тут кто-то тяжко навалился на меня и влажными ладонями схватился за мои груди. Он тискал их полными горстями, месил как тесто, точно хотел оторвать от туловища, размешать и вылепить нечто новое, еще не известное миру. Мне не было больно – это были моя и в то же время вроде бы совсем и не моя грудь, – было лишь смешно, я качалась на теплых океанских волнах и существовала как бы сразу в двух местах. Вроде бы лежала навзничь, но какая-то часть меня была высоко и видела оттуда меня саму, распятую на грязном полу с разведенными голыми ногами, которые кто-то крепко держал для надежности. Но мне почему-то и от этого не стало ни страшно, ни противно. Я была настолько пьяна, что мне все стало безразлично – до сих пор, спустя столько лет, я не могу понять, как сумела напиться до такого бесчувствия. Потом мне вдруг стало щекотно, и я наконец высвободилась от глушившей меня ладони и расхохоталась в полный голос. Видя, что я не собираюсь звать на помощь, рот мне больше не зажимали. Но ноги держали не ослабляя. Держали девицы: я чувствовала острый металлический перстень, глубоко вдавившийся в мое тело. Чужой металл причинял боль; я заворочалась, я хотела сказать, чтоб они меня отпустили, ведь я и так никуда не убегу – но не могла этого сделать, потому что мое горло, всю меня целиком от пяток до ушей заполнил приступ пьяного хохота, не оставив места словам.

Я не уловила момента, в который стала женщиной. Даже не почувствовала в себе ничего чужеродного. Просто когда лежавшее на мне тело вдруг задергалось туда-сюда все быстрее, я елозила вместе с ним, точно нас что-то соединяло. Потом тело напряглось, дернулось еще пару раз и вдруг обмякло, отяжелело, сделалось неподвижным, и в воздухе запахло потом. Еще через несколько секунд невидимый человек поднялся с меня; на мое колено пролилось что-то горячее, но мне и это было все равно. Ноги мои отпустили, но я не шевельнулась – меня разбила незнакомая блаженная усталость, мне не хотелось ее нарушать.

Около меня принялись спорить, вполголоса и невнятно – я не разобрала, о чем именно, так как повязка сдавила мне уши, а слова были незнакомыми. Женские голоса что-то требовали, повторяя «четвертак» и «целка», им возражал мужской, твердя в ответ «водяра» и «червонец». Потом они несколько раз перекинули между собой слово «кровь», затем кто-то грубо ощупал меня между ног, больно зацепляя растущие там волосы, но меня это не тронуло. Наконец они о чем-то договорились и ушли, больше обо мне не тревожась. Видно, решили, что я отключилась полностью и уснула.

А я… Я лежала, переживая сладчайшие секунды; мною владело блаженство высшей точки опьянения. Я напрочь забыла о том, что только что со мною происходило; я даже не колыхалась на волнах – я летела, распавшись на атомы, сквозь черную беспредельность космоса, и в моих закрытых, все еще стянутых повязкой глазах вспыхивали и проплывали мимо зеленые, красные, золотые шары-звезды… Потом я вдруг почувствовала тошноту и приподнялась, опершись на пол. Сорвала тряпку головы и обнаружила, что сижу на мокром ватнике все в том же закутке гардероба, куда меня, очевидно, просто привезли обратно. Я поднялась, ухватившись за швабру – из меня тотчас что-то полилось, но я не обратила внимания – обдернулась и застегнулась.