— Как это могло случиться, — думал я, — что такой безмерно веселый всемирный юморист оставил после себя такие странные унылые анекдоты? Одно из двух: или они кем — либо выдуманы после смерти Твена, или Твен действительно имел в жизни эти три случая, но ни в одном из них не думал острить, поступая так, как поступил бы всякий другой обыкновенный человек. А кто — то подслушал разговор с тестем, прочел деловое письмо к спекулятору автографами, да и вообразил, что это и есть анекдоты. И записал их. И напечатал. И перевели. И смеются.
Я слишком люблю Твена и чту его память, чтобы оставить покойника с такими вялыми скучными анекдотами.
Я решил придумать другие анекдоты для веселого, остроумного Твена. Я твердо верю, что он заслуживает большего. Мне кажется, что такой бриллиант должен быть в лучшей оправе, чем та — из тяжелых неуклюжих булыжников, — которой его окружили бестактные неумелые почитатели.
Написать несколько анекдотов для меня не стоило большого труда — стоило только порыться в своей памяти и вспомнить все те шуточки, которые случалось мне отпускать в веселой компании. Я твердо уверен, что за мной никто не ходил по пятам и не записывал сказанного мной, без чего все равно все мои остроты погибли бы для света. А так они, по крайней мере, принесут пользу светлой памяти веселого Твена.
Спустя некоторое время после этого в газетах появилась новая серия свежих анекдотов о Твене. Вот некоторые из них:
Сидя в одном обществе, Твен потешал слушателей веселыми шутками и анекдотами.
Один из слушателей, позавидовав Твеновым лаврам, заявил:
— Я сегодня тоже сочинил препотешный анекдотец. Вы позволите его рассказать вам?
И он начал рассказывать какую — то смешную историйку, но на половине был остановлен Твеном.
— Постойте! Мне кажется, что я смогу докончить придуманный вами анекдот.
И к великому восторгу и смеху публики великий юморист тут же блестяще закончил начатую его завистником историю.
Все были поражены талантливым проникновением Твена в мысли рассказчика.
А Твен застенчиво покраснел и скромно заявил:
— О, это сущие пустяки! Дело в том, что у меня и у него в кабинетах висит отрывной календарь, очевидно, одного и того же издания.
Однажды Твен и его приятель совершали загородную прогулку на велосипедах. По близорукости Твен налетел на какой — то предательский камень и покатился под откос вместе с велосипедом.
Его приятель, как завзятый спортсмен, первым долгом заинтересовался состоянием велосипеда.
Он крикнул сверху:
— Цела ли рама, дружище?
— Рама — то цела, — отвечал Твен из оврага… — Но зато портрет, кажется, вдребезги!
Однажды Твена спросили:
— Покушались ли вы когда — нибудь на самоубийство?
— Да, — серьезно ответил Твен. — Единственный раз в жизни. Это было во время моего путешествия по России, — в Москве. Взгрустнулось мне — я и решил.
— Каким же образом вы покушались?
— Я пытался утонуть, спрыгнув с Кузнецкого моста. Вся соль твеновского ответа заключается в том, что «Кузнецким мостом» в Москве называется обыкновенная улица без всякого признака не только моста через воду, но даже и капли какой — нибудь воды.
Твен несколько раз обещал издателю одной американской газеты написать рассказ, но все время что — нибудь мешало ему.
— Помилуйте, — сказал однажды издатель. — Такой великий человек и вдруг — обманывает!
— Чем же я велик? — удивился Твен.
— Ну да! Вы для Америки были тем же Робинзоном Крузо, который, попав на необитаемый остров, первый возделал и украсил этот остров.
— Ну, между мной и Робинзоном Крузо большая разница, — отвечал Твен, подумав. — У него на всю жизнь был один Пятница, а у меня на одной неделе семь пятниц!
Когда вышеприведенные анекдоты о Твене появились в печати, они вызвали общий восторг и удовольствие.
Печатая эти анекдоты, газеты сопровождали их такими предисловиями:
— Неувядаемый юмор в творениях великого юмориста, оказывается, был его спутником и в обычной жизни. Его маленькие шутки, расточаемые в разговорах с друзьями и знакомыми, — настоящие перлы! В них сразу можно узнать незлобивый смех и веселье великого американца. Вот некоторые из этих перлов…
И тут же приводились истории с портретом, календарем, Кузнецким мостом и Пятницей.
Сначала эти похвалы льстили моему самолюбию, а потом мне сделалось обидно.
Все хвалили покойника Твена, а меня никто даже не потрепал по плечу. Ни одна газета даже и не подумала приписать хотя один рассказанный анекдот мне — как владельцу его и автору.
Я был в тени.
Тогда я пошел в одну редакцию и заявил:
— А ведь анекдоты — то о Твене — это мои. Я их отчасти выдумал, а отчасти некоторые истории действительно со мной случились. Я их и тиснул под маркой Твена. А теперь я не хочу больше. Прошу меня разоблачить в вашей газете!
Но редактор хладнокровно возразил мне: