Заигрывающие батареи

Одноглазый обернулся быстро. Легонькое тело отнесли вдвоем и уложили в кузове грузовика, хотя мальчишка и топырился, говоря, что может идти сам. Прикрикнули в два голоса. И поехали, словно на катафалке. Провожающие стояли молча, никто ничего не крикнул вслед, не махал руками.

Странно было ехать ночью с полным светом фар, до того только с нащельниками на технике ездил. Странно контрастно, словно вырезанная из покрашенной ярко зеленым анилином бумаги торчала трава на обочинах. выглядела как-то непривычно, словно не отсюда она, словно колыхается грузовик в другом мире, совсем другом. Мир уже здесь, не нужно светомаскировки наконец. Мирный тыл. Только вот в кузове лежит искалеченный мальчишка, который и вообще еще не жил считай, даже 18 летние сопляки в сравнении с ним — и то пожили.

В госпитале сначала принимать не хотели, пришлось писать рапорт на имя начальника и скандалить с дежурным врачом.

— Он — разминер, подорвался в ходе работы по снятию немецких подарков, чтобы тебе же ходить по земле спокойно и твоим друзьям! — наехал на капитана медслужбы грубоватый Гриценко.

— Он — гражданский. Госпиталь — военный, нам запрещено брать посторонних — отбрехивался гладкий розовощекий офицер, стараясь не глядеть на изуродованную физиономию собеседника. Видно было, что он к такому не привык, свежевыпущенный, наверное. А по горелому танкисты черта лысого поймешь — кем он был до демобилизации — может и ефрейтором, а может — и полковником, поди знай. Новожилов вклинился, не дав взвинтиться градусу общения до ненужной жары. В отличие от приятеля он все же испытывал пиитет к офицерам, тем более — лекарям. Потому постарался сбавить накал.

Как и ожидал — дежурный потому и сидел тут, что был неопытным пока, вот его, молодого, и сажали на ночь в приемное. Обнаружился и хирург, ночующий в своем отделении, пришел хоть и заспанный с помятым лицом, хмуро выслушал обе стороны, бегло глянул на пациента и отработанный механизм завертелся, хотя и была еще ночь. Мальчишку укатили на больничных носилках с колесиками так быстро, что и слова сказать не успели.

Дежурный капитан оставил себе рапорт, с неудовольствием потребовал справку из военкомата о принадлежности раненого к команде саперов, еще разные бумажонки. Новоселов дернул за рукав открывшего рот Гриценко, пообещал все принести до обеда и выпер животом приятеля на улицу. Впрочем, танкист не шибко и сопротивлялся, так, топырился немного.

— Сидит, жаба, жопу наел розовую! — плюнул в сторону бывший танкист.

— Что, напомнил кого знакомого? — догадался сапер.

— А то ж! Ладно, поехали, дел еще полно.

— Я думал, что машину дали раненого отвезти — удивился Новожилов.

— Одно другому — не третье — мудро ответил обожженый.

Дела и впрямь были малопонятные сержанту, что уж крутил-мутил приятель — не вникал. В одном месте сгрузили мешки, вроде с картошкой — на них раненый лежал, пока везли в другом — загрузили какие-то свертки и пару ящиков, потом было еще что-то звякавшее стеклянно. Попутно и справки нужные получил. Что хорошо — дали их военкоматовские без споров. Но с Минькой повидаться не вышло. Не позволили пока. Состояние средней тяжести.

Когда ехали обратно — немного отпустило. Потому рассказал ведущему машину танкисту про те брошенные немцами грузовики, которые нашел во время саперной разведки. Тот ухватился за сказанное, пообещал, что ворот приготовят в самые сжатые сроки.

Не обманул и даже бригадной автолебедкой помог потом протралить пару полей, чтоб до вожделенных автомашин дорваться быстрее. На одном точно указанном, как минное поле, оказалось всего две противопехотные мины. зато на другом четыре раза пришлось менять бревна — тралы, потому как было насыпано смертельного дерьма густо и взрывы мочалили древесину нещадно и быстро. Вздохнул потом облегченно сапер — лежали мины в земле без склада и лада, никакого порядка и рядом не было и просто щупами все это проверить было никак не возможно. А уж времени бы потеряли невиданно!

Машины из оврага и ручья технари утащили к себе с радостью муравьев, нашедших несколько вкусных жирных гусениц. К Миньке в город сержант так и не выбрался, отчасти потому, что работы было невпроворот, с другой — не знал, что мальчишке сказать при встрече. Не раз представлял себе как заходит в палату — и дальше немота нападала, хотя умом понимал, что невиноват — сам пацан себе счастье нашел. А все равно — грызло в серединке организма, что не доглядел. И никак себя не мог убедить в обратном. Когда поделился этим ощущением с одноглазым приятелем, тот хмыкнул и сказал неожиданно мудро:

— Нормально это для любого начальника и родителя, если не фанфарон безголовый. Поди пойми, твоя ли заслуга в успехе его и твоя ли вина в провале. Я того не понимал, пока сын не родился. Может, потому и людьми командовать было мне проще. Так шо — не журыся, хлопец! Я зато книжку полезную для твоего мальца обменял — вот!