Заигрывающие батареи

Встревоженный ординарец доложил все образно и четко. Матерый старшина, несгибаемый воин Рейха и по совместительству заместитель командира по всем хозяйственным делам, гауптфельдфебель по прозвищу «Жилистый хомяк» действительно был пьян в сопли, слюни и жижу и что уж совсем поразило — плакал, как девчонка, и нимало не стеснялся этим. Несколько сопляков из гитлерюгенда, испуганных странным видом, расступились перед грозно рявкнувшим начальством и лейтенант первым делом разогнал всех малолетних зевак. Нечего им на такое смотреть! Начальство всегда лишено нервов! Оно божественная Воля и Натиск!

Решение пришло быстро — уж что-что, а действовать наилучшим образом Поппендика война уже научила. Вместе с ординарцем подняли под руки сидевшего на грязном полу камарада и утащили подальше от личного состава, в его нору.

— Друг, я все понимаю, но ты зря так сразу — может быть твои еще живы! — попытался достучаться до мутного сознания приятеля лейтенант.

— Я им писал… Все время… Все время писал… чтобы уехали… А они — нет! Нас не бомбят, это же мировая сокровищница культуры! Вот, а я писал — в деревню перебирайтесь… Не поедем, тут безопасность! Все зря… теперь — все… — забубнил отрешенно старшина.

Поппендика тоже ошарашило услышанное утром сообщение доктора Геббельса. Жемчужина Саксонии — великий и славный город Дрезден уничтожен двухдневным варварским налетом англо-саксов. Полностью разрушено 27 тысяч домов, центр города выгорел полностью, потому как после первой ковровой бомбардировки возник такой же огненный шторм, как до того — в Гамбурге, где часть города превратилась в огромный костер. Но в Гамбурге погибло 40 тысяч мирных немецких граждан, а в Дрездене — более 125 тысяч сгорели на этом чудовищном аутодафе. Англичане и американцы ответят за свое варварство и будут наказаны за невиданные преступления против человечности! — закончил свою речугу хромоногий доктор литературоведения и министр пропаганды Реййха.

Почему-то глядя на сослуживца, Поппендик поверил сказанному.

«Жилистый хомяк» был скрупулезно расчетливым человеком. Вместо мозгов — арифмометр. Сам такой же. Потому и снюхались, почуяли, что одной крови и одной настроенности. Понимали друг друга отлично, сработались мигом.

И раз сейчас рассыпался железный старшина, растекся лужей — значит и впрямь потерял все. Рухнула вся жизнь. И опять холодком могильным вдоль хребта просквозило — глядя на руину — камарада представил непроизвольно — что там, в родном Берлине — тоже вот так — все прахом, серым пеплом на развалинах — и дом и родные и приятели. Все, что дорого сердцу и воспоминания все, что на войне грели душу — в пыль. Было уже такое не раз — особенно проняло страхом до костей, когда тот, другой еще старшина, рассказывал, как они поголовно ликвидировали деревни с унтерменьшами, чтобы духу не оставалось, чтоб только бурьян на пепелищах с разбросанными костями. Стоило только отзеркалить рассказанное на себя — и стало не то, что страшно, а до животного ужаса жутко.

Эта война возродила какие-то старые странные ощущения — до нее ликвидация городов со всем населением была либо в замшелых преданиях, типа библейских бредней про Содом и Гоморру, либо где-то на далеком и диком Востоке, где Тамерланги, азиатчина, пирамиды из голов, пожар Москвы, которым русские досадили европейцам…

В Европе такого с времен Тридцатилетней войны не было. А та древняя религиозная резня была в незапамятные времена, почти библейские, чего уж говорить, не то, чтоб помнить. В прошлую, большую войну было несколько несчастных городишек в Бельгии и Франции (в основном — мелких, провинциальных), которым не повезло оказаться на линии фронта и за несколько лет их перемололо постоянным артиллерийским огнем в щебень… Имена нарицательные — Верден, Ипр…

Но вот так — чтобы за пару дней — и города нет со всем населением — такого и в мыслях у цивилизованного человека не было и быть не могло. Ну как так можно? В цивилизованной Европе, убедившей себя, что она центр вселенной, где есть общепринятые правила и неписанные законы, защищающие от всего нехорошего — и писанные тоже, которые европейские правители ручались, что соблюдать будут свято. А потом Роттердам, где, правда, погибло всего 600 человек, нелепая Польша, дикая Россия — и вот докатилось до Германии, раскрутившимся маховиком ковровых бомбежек.

Думал, что после России, где отступающие германцы старались оставлять после себя выжженую землю уже ничему не удивится — а оказалось, что практически все немецкие города — кроме редких счастливчиков вроде того же Бреслау и до вчерашнего дня — Дрездена — уже на своей шкуре узнали, что такое регулярные бомбардировки, когда с сотен самолетов-бомбовозов сыплется стальным градом смерть.