Заигрывающие батареи

Машина мягко качнулась, вставая. Стрелял командир роты отлично, не раз это ему и экипажу жизнь спасало. Два бронебойных один за другим в самое нежное место, в задницу танковую. Полыхнуло сразу и дружно, осветив красным светом домишки, танки и уже мечущихся немцев. Стоявший рядом с горящим, панцыр рывками, словно просыпаясь, дернулся развернуться, уводя мягкую корму от удара. Мимо командирского танка, снеся угол мазанки шмыгнули машины первого взвода. Выстрелить не успели, Кошечкин сам с усами — и тут парой снарядов проломил борт. Немец полыхнул не хуже соседа, прицельно, да с близи вмазать — редкая удача. Явно экипаж неполный был, в хатах дрыхнут конечно. Выскочил ли кто из пылающих машин — разглядеть не получилось, радист потрещал из пулемета туда в огонь, но по цели или от азарта — неясно.

Прогромыхали гусеницами по улочке, спрятались в тень. Выглянул осторожно, огляделся. Первый взвод какие-то грузовики плющит и садит снаряд за снарядом в окна приземистого двухэтажного здания. Высунулся из люка подальше, чуть не зашибло струей битого кирпича, не понял, откуда прилетело, заметил только во всполохе взрыва осколочного снаряда вышибло из окна не то штору, не то — показалось — половинку человеческого силуэта.

Связался с взводными. Все идет по плану, накрыли врага удачно. Один танк потерял гусеницу и самоходка под пулемет попала, трое раненых. Голоса у подчиненных ликующие, крушат и ломают, фрицы сопротивляются ожесточенно, но разрозненно и без успеха, растерялись. Самое главное — танковый кулак, который должен был пробить пробку на шоссе, обеспечив сидящим в Тарнополе снабжение и пополнение — горит уже весь! Взвода развернувшись веером атаковали стоячую технику с неполными экипажами. с непрогретыми моторами, внезапно и неожиданно. Панцерманны были настроены сами на успех, силенок-то собрали добре, потому не рассчитывали, что бить наоборот будут их. В самую тютельку угадали, атаковав! Хотел приказать пореже палить, снарядов пока никто не привезет, но воздержался. На своей шкуре знал — не добил врага, не поджег ему танк, не вывел его из строя окончательно — сам будешь гореть, глазом не успеешь моргнуть. Недорубленный лес — вырастает! Потому от ударной группы немцев должны остаться рожки, да ножки, да жидкая жижа. Горит уже не в одном месте, добивать, добивать! А по городу уже ракеты в небо, дюжинами! Гарнизон очухивается!

Отзвуком с той стороны города донеслось — ахало там что-то серьезное. Не иначе те самые зверобои, самоходы самого лютого калибра. Тут, в предместьи, уже трещат автоматы десанта, гранаты хлопают несерьезно, словно под Новый год хлопушки, орет кто-то вблизи командно, вроде по-нашему. И в этом свете выхватывает взгляд неожиданно то стул, стоящий посреди улицы, то битые горшки с засохшими цветами. что из развороченного дома выкинуло, то еще что, говорящее — что это был чей-то очаг, чье-то жилье. Битые белые тарелки, мятые кастрюли…

Удача сослужила дурную службу, увлекся, как мальчишка. Казалось после моментального разгрома немецкой бронегруппы, что вот уже — бей круши, город наш! А как бы не так — только сунулись дальше, по широкой улице, как в командирский танк и прилетело оглушающе, даже не понял — откуда, а уже гусеница слетела, в башне от звенящего рикошета окалина роем и гайки какие-то полетели, как пули. И тут же рев мотора как ножом обрезало, и в жуткой тишине зато затрещало знакомо и страшно — так огонек на танке сначала деликатно и нежно первые секунды звучит, а вот сейчас заревет словно в кузнечном горне!

— К машине!!! — а уже в башне светло, как днем. Снизу языки рыжие с копотью порхают! Кубарем в люки! Оглушило чем-то, ударился ладонями и коленями о колючую твердую землю, рывком за танк, сверху кто-то скатился, больно каблуком в поясницу заехал — наводчик. Опять тряхануло, оглушило и ослепило — догадался — сзади подошел кто-то из своих, лупит над головой из пушки, прикрывает отход, сам за горящим танком прячется. Бегом на четвереньках прочь, за броню второй машины, под пушкой сидеть невозможно — как рыбу глушит, аж слезы из глаз, словно здоровенной тяжелой подушкой, набитой мокрыми опилками кто-то громадный лупит по голове и всему телу, так, что скелет трясется!

Ответно немцы тарабанят густо и резво, трассы пулеметные и пушки шарашат вдоль улицы, не понятно откуда. То есть понятно — дыр в стенах набили, а дома тут старые, кирпичная кладка толстая. Ну, теперь куда? В тыл, к любой рации. Глянул — трое за танком, побиты — помяты и местами обгорели, но несерьезно. Только рот открыл — водитель как из под земли вырос, хромает и идет кособоко, но — тоже живой!

Нашел командира первого взвода, приказ на отход. Тут не удержаться, пожгут танки к черту среди этого лабиринта халуп и домиков, садиков и заборов. Выдирались из боя с трудом, когда узнал, сколько боеприпаса сожгли — ужаснулся. Отошли на свои ночные позиции, где еще немцы окопов и капониров нарыли для внешнего обвода и прикрытия со стороны дороги. Для штурма города силенок маловато, только — только шоссе можно удержать, пробкой в нем торча.