Зайка

Не задумывалась до тех пор, пока не увидела, как он стоит у кованой калитки, ведущей в сад, усаженный тюльпанами, откуда мощеная булыжником тропинка вьется прямо к двери Герцогини.

Он смотрит на ее дом с ненавистью, что кипит и в моей крови.

Он смотрит на ее дом с болью, от которой обливается слезами и мое сердце.

Он смотрит на него с яростью и болью, бегущими по нашим жилам. Эта ярость бескрайняя, а боль бездонная, и всего этого дома мало, чтобы ее излить.

Осталось сделать лишь одно.

Единственное, что можно сделать и что нам осталось.

Правосудие. Месть. Все очень просто. Мы видели их тысячу раз, разве нет? Один лишь взмах топора. И голова с…

– Макс.

Он оборачивается ко мне и смотрит так, словно я его разбудила. Как будто забыл, что я тоже здесь. И кто я вообще такая.

Я разглядываю ее нежный девичий домик. Простую лужайку, цветущую аккуратно подстриженными кустами. Ее дурацкую машину, сияющую в лунном свете на подъездной дорожке.

– Мы не можем.

Ты знаешь. Ты знаешь, что мы не можем.

Я все жду, когда же он кивнет. Конечно же, не можем. Но он смотрит на меня так, словно не совсем понимает, о чем я говорю. Или ему просто наплевать. К черту. Он толкает калитку и вскидывает топор.

– Макс! Остановись! Пожалуйста! Послушай, это все из-за меня!

Он оборачивается.

– Что?

– Ава, – одно лишь ее имя надламывает во мне что-то.

В нас обоих. Больно жжет нам глаза и наполняет их слезами.

– Я рассказала ей о тебе.

– Рассказала обо мне?

– Перед тем, как ушла. Поэтому она попросила тебя уйти. Из-за меня. Все это случилось из-за меня.

– Что ты ей рассказала?

Я слышу надлом в его голосе так же отчетливо, как и в своем. И вспоминаю, как вчера она снова и снова переводила взгляд с него на меня. И как с ее лица внезапно пропала улыбка.

– Всё. О том, кто ты такой.

– Кто я такой, – медленно повторяет он.

Я почти слышу, как сквозь горечь в его голосе проступает улыбка.

– Но зачем? Зачем ты ей рассказала, Саманта? – спрашивает он.

Его голос дрожит так же, как мой. Он стоит, пошатываясь, точно так же, как я. Как будто мы вот-вот упорхнем в танце. Я закрываю глаза.

Ты знаешь зачем.

Произнеси это вслух.

– Потому что я любила ее. Я тоже ее любила.

Любила. Я открываю глаза – он смотрит на меня так, словно я его ударила. Опускает топор. Падает на колени в грязь клумбы с чересчур коротко подрезанными цветами.

– Макс.

Но он просто сидит и не двигается. Смотрит на скошенную траву. Откуда-то, из чьего-то открытого окна тонким ароматом струится танго. И тянет к нам руки.

– Макс, пожалуйста, давай просто уйдем отсюда.

Я наклоняюсь и касаюсь его плеча. Но это бесполезно. С таким же успехом я могла бы попытаться сдвинуть с места камень.

В гостиной Герцогини зажигается свет. Я вижу их в окне. Вижу их головы и шеи, подсвеченные золотистыми лампами, в свете которых их волосы кажутся одного цвета – бесцветного, непонятного. Я вижу вуаль на лице Кексика. Вуаль на лице Жуткой Куклы. Должно быть, они просто не смогли поделить ее, Зайка. На руках Виньетки – ажурные митенки. Она прикрывает ими рот – похоже, смеется. А еще перья. Я вижу в короне косичек Герцогини заколку с белыми перьями. Она сама облачена в черное шелковое платье, которое я уже видела прежде. Еще вчера. На крыше. Когда она обернулась посмотреть на меня в самый последний раз своими разноцветными глазами. И улыбнулась.

Конечно, я буду здесь. Где же мне еще быть?

Я поднимаю топор. Прячу под пальто так, как Жуткая Кукла делала это у меня на глазах сотни раз. Словно краденый кошелек, бальзам для губ или ключи от дома. Да пофиг, Зайка. И с уверенной грацией пантеры направляюсь к ее входной двери. Открытой, конечно же. Для него.

Услышав тяжелый звук моих шагов в коридоре, ониначинают звать его по имени. Тристан?! Икар?! Байрон?! Худ?!

Когда я захожу в гостиную с топором под пальто, они резко замолкают. Они удивлены, очень удивлены, увидев меня. Может, даже напуганы? Выражение их лиц трудно разобрать под вуалями. Вуалями Авы. Как и раньше, они сидят полукругом на замшевом диване. Похоже, у них тут что-то вроде предрассветной коктейль-вечеринки. Всюду мерцают фужеры из-под шампанского.

– Саманта. Должна признаться, мы удивлены.

– Да уж, очень.

– Какого черта ты здесь делаешь? – выплевывает Кексик. – Где Байрон?

Виньетка просто хлопает ресницами, глядя на меня. Подтягивает ажурные перчатки. Она в черном. Они все в черном. На них винтажные платья тонкого кроя. Каждое платье – словно младшая и чуть менее красивая сестра главного, того, в которое облачена Герцогиня, которое я знаю так хорошо, что вид его, да еще и на ней, подкашивает меня. Я слышу на нем остатки озонового парфюма и аромата зеленого чая. У меня подгибаются колени. Мне физически больно смотреть на него. С этим можно покончить быстро. Очень быстро. Всего один взмах топора и…