А потом я подумала про «Чаки Чиз»[51]. Как мой отец однажды взял меня туда на мой день рождения, и мы смотрели выступление рок-группы механических зверушек. Как после их выступления я пыталась поговорить с ними, задавала им вопросы про их инструменты, а они просто пялились на меня мертвыми глазами, и…
– Хмурая! – хлопает по столу Ава.
– Что?
Она хватает меню и раскрывает, хотя и так знает все его содержимое наизусть, да и еду нам уже принесли.
– Я сваливаю, – говорит она.
Я неожиданно остро ощущаю, что промокла под дождем. Меня пробирает ледяная дрожь. Сердце сжимается в груди, как кулак.
– Сваливаешь?
Телефон у меня на коленях опять начинает вибрировать.
– Ты бы ответила, – говорит она.
– Подожди. Что значит ты…
– Ответь. Или они натравят на меня свою кроличью полицию и арестуют. Бросят в кроличью клетку к остальным «бякам».
– Ава.
– Интересно, кто будет моими сокамерниками? Люди, которые недостаточно громко умиляются милым уточкам? Или те, которые не любят кексы? А может, те, которые предпочитают еду нормального размера и равнодушны к радужной посыпке? – она выдыхает колечко дыма, получается похоже на расплывшееся сердечко.
– Что значит «ты сваливаешь»?
Она смотрит на меня. Дэвид Боуи! Вот чей взгляд, чьи глаза она мне напоминает! Точно!
– В смысле, сваливаю отсюда, – говорит она. – Из логова Ктулху. Тухлоквариум. Или как ты теперь называешь этот город? Я уезжаю.
Я чувствую, как во мне поднимается паника.
– И когда?
– Пока не знаю. Скоро, – она смотрит в окно с таким видом, будто готова уйти прямо сейчас.
– Но
– Почему это не могу? – она бросает на меня вызывающий взгляд.
– Потому что…
Причина очень важная. Но почему же я не могу подобрать слова? Они где-то очень далеко от меня. Уплывают вдаль и ввысь, как рой воздушных шариков.
–
– Я думала тебе нравится здесь, – наконец неуверенно бормочу я.
Она морщится.
– Да я ненавижу это место. Да, я не ною об этом так, как ты, но, черт возьми, оно меня просто бесит. Уоррен пожирает этот город, как зомби – мозги. А мне надоело чувствовать себя кормом для местных заек. Если тебе так уж интересно, я уже давно об этом думаю. Но я откладывала и не была уверена, что переезд – хорошая идея, из-за…
– Из-за?
Она смотрит на меня.
– А вот из-за Долорес! – говорит она, сердечно улыбнувшись официантке.
Та в этот момент стоит, повернувшись к нам усталой спиной и кричит на повара. Мы знаем, что она носит в лифчике нож и выхватывает его, стоит кому-то из клиентов распустить руки или начать накалять ситуацию. Некоторые приходят сюда только ради того, чтобы посмотреть, как Долорес гневно вонзит его в стол.
– Не хотела оставлять ее один на один с уорреновскими сосунками, которые ведут себя с ней так, будто она – кусок мяса.
– Ты никогда не говорила, что хочешь уехать.
– Знаешь, в последнее время с тобой было не так-то просто пообщаться, – она проводит рукой по своим платиновым волосам-перьям.
Я замечаю у нее на голове лысину размером с монету. При виде этого зрелища у меня внутри все сжимается от боли.
– Пожалуйста, не уезжай, – прошу я.
Она наклоняется вперед и протягивает руку. На миг мне кажется, что Ава хочет погладить меня по щеке, но она лишь снимает с меня солнцезащитные очки-сердечки, про которые я совсем забыла, и надевает сама. Ее глаза скрываются за двумя стеклами в форме сердца. Темно-розовый мир превращается в бледный, чертовски грязный, подсвеченный тусклым светом дешевой закусочной. И Ава – единственное красивое, что есть в этом поганом мире.
– Что мне сделать, чтобы ты осталась?
Она бросает взгляд поверх моего плеча на входную дверь.
– Закрой уши, – говорит она.
– Зачем?
– Закрой.