Зайка

– Ничего подобного.

– Да это настолько очевидно, что даже смешно.

– Он считает меня мрачной, злобной извращенкой.

– О-о, как мило, он еще и влюблен!

– Мы можем поговорить о другом?

Она смотрит на меня, сузив глаза.

– Так-так, похоже случилось еще что-то. Выкладывай.

– Ничего не случилось. Просто… Я кое с кем столкнулась. Чуть не столкнулась. С… ты знаешь с кем.

Ава кивает. Конечно, она знает.

– Вы поговорили?

– Я не смогла. Ну, ты понимаешь. В глаза ему посмотреть. После… ну, знаешь… всего, – я опускаю голову под прицелом ее пристального взгляда.

Вот только не могу понять, на кого из нас она злится.

– Предлагаю тебе всерьез рассмотреть идею поджечь его кабинет к чертям собачьим, – говорит она и улыбается. – А я тут уже решила, что тебя выкрали курочки.

– Зайки, – машинально поправляю я и чувствую, как к щекам приливает кровь.

Вспоминаю смайлики в приглашении. И нарисованные от руки сердечки.

– Да насрать. Я волновалась.

Она косится на величественные дубы, точно это не обычные деревья, а нечто мерзкое и зловещее, и зябко передергивает плечами, словно боится отравиться золотисто-розовым дыханием кампуса, пропитанным гадким вкусом роскоши. С отвращением разглядывает высокие старинные здания, кружевное плетение кованых ворот с острыми пиками и бескрайние, тщательно подстриженные и надушенные изумрудные лужайки, по которым бегают белочки и кролики, студентов, что прогуливаются по дорожкам между этих лужаек и обсуждают Дерриду[3] и свою ринопластику[4], с волосами, поцелованными осенним солнцем, подкрашенными его лучами так золотисто и красиво, точно они заплатили ему за то, чтобы оно подсвечивало их под нужным углом. У меня вот нет такого иммунитета к красоте. Весь прошлый год я бродила по кампусу со своим древним телефоном и фотографировала все подряд – клик-клик-клик. Каждый сезон, в разное время дня, при любом свете. Я ни разу не пересматривала снимки и никому не показывала. Вот обклеенная постерами скамейка между плакучими ивами. А вот двухсотлетняя колокольня. Камин, прямо как из «Гражданина Кейна»[5]. И мое селфи на фоне этого камина. А на этой фотографии мы с Авой у того же камина, прижимаемся висок к виску, не улыбаемся, смотрим в камеру строго – в нашем стиле. Она обхватывает меня за шею рукой в кружевных митенках. А вот на этой фотографии только Ава. Стоит у камина точно ведьма, приговоренная к сожжению на костре.

Ава касается ладонью моего лица и говорит со слабой улыбкой:

– Можем мы, наконец, убраться отсюда к черту? Ты же понимаешь, что я пришла сюда исключительно ради тебя.

* * *

За весь день я так ни разу и не рассказала Аве о приглашении Заек. Вместо этого мы отпраздновали то, что она снова и снова называла последним днем моей свободы, – отправились в монстро-бистро, где Ава рисовала, а я писала. По крайней мере, думала, что буду писать. Но вместо этого я сидела перед открытым блокнотом и наблюдала за тем, как она рисует. После мы отправились в зоопарк – поздороваться с гималайским мишкой, живущим в овраге. А затем – выпить по чашечке вьетнамского кофе со льдом в живописном районе в центре города, где меня однажды чуть не подстрелили.

– Да ни фига подобного, Хмурая, господи! Просто у какой-то тачки выхлоп бахнул, вот и все, – сказала она, когда я об этом упомянула.

– Фига!

– Тебе бы почаще на воздух выбираться.

– Я и выбираюсь. Мы же прямо сейчас вот, разве нет?

Мы заканчиваем вечер у нее дома, попивая сангрию, которую смешала сама Ава, да так крепко, что, мне кажется, она превратилась в чистый яд. Это время дня она называет Часом Песоволка[6]. По-моему же мнению, оно чудесным образом преображает этот жалкий клочок Новой Англии, окрашивая закатное небо в цвета перьев фламинго. Мы сидим на просевшей черепичной крыше и слушаем аргентинское танго, на полную громкость, пытаясь перебить оглушающую мексиканскую музыку, вырывающуюся из окна по соседству. Мы танцуем, как танцевали все лето, по очереди исполняя партию Диего. Это наш воображаемый танцевальный партнер с шагом мягким, как у пантеры, который однажды ворвется в нашу жизнь и научит танцевать как надо. У него опасные, влекущие глаза-угольки, прямо как у Рудольфо Валентино[7], но с отцовскими морщинками в уголках в стиле Пола Ньюмана[8], а еще отпадная улыбка и гибкое тело вокалиста из The Cramps[9]. Он прямо ах какой серьезный, совсем как Жак Брель[10]. Диего одевается в белые или черные костюмы, которые делают его похожим на кубинца, а еще в рубашки с рисунком в виде всполохов пламени. По утрам он печет для нас хлеб, приносит свежие цветы и расставляет в банках по всему дому. Сам он стихи не пишет, но любит читать их нам вслух, забавы ради. У него есть pied-à-terre[11] в Париже и Буэнос-Айресе. Но самое важное, он божественно танцует танго. Сейчас Диего я, а значит, я веду, и Ава может просто следовать за мной, довольно закрыв глаза.

Приглашение от заек наливается жаром у меня в кармане и тикает, словно бомба с часовым механизмом.