Займёмся... английским? (СИ)

Алекс смотрит на неё, как в первый раз. Острые подрагивающие плечи. Тонкие запястья, хрупкие косточки которых болезненно проступают сквозь натянутую бледную кожу. Ресницы с дрожащими на них бисеринками слёз. Глаза, упрямые и тёплые. Пронизанные капиллярами. Две трогательные родинки на левом предплечье.

И всё вдруг становится внезапно понятно. И её слезы, и тихий выдох, и собственная злость. И вновь — тихо.

Алекс без слов перехватывает тонкую кисть, лежащую на её острых коленках, и подносит к губам, поочередно целуя каждый палец. От неожиданного прилива нежности в груди становится тесно до боли. Теперь всё действительно понятно.

Никто другой ему не нужен. Только она. Забавная, стеснительная, непосредственная и такая необходимая, как кислород. Он тянется к её губам, слизывая соленую каплю крови с них. Совсем ласково, нежно и невинно-трепетно. Боясь неосознанно причинить боль. Пытаясь передать в этом поцелуе свои чувства. Глубокие, чистые.

Она вздрагивает, но глаза прикрывает.

Алекс дотрагивается носом о её нос, слегка трется, нежась. Ловит внимательным взглядом трепет ресниц и уголки губ, поднявшиеся наверх, в улыбке. Мысленно обещает сам себе, что плакать по его вине она больше никогда не будет. Почти детская клятва, только обещание хочется непременно сдержать.

Обнимать её и зарываться носом в волосы. Ощущать теплые губы на своих, от которых — огонь. Защищать. Читать её глупые сообщения. Перечитывать. Смотреть на покрасневшие нос и щеки после мороза. Согревать. Видеть, как Агата смешно хмурит брови, когда он указывает на ошибку в тексте. Всё время целовать в веснушчатый нос. Гладить по волосам, пока она лежит на его коленях. Слушать звонкий смех, от которого внутри каждый раз что-то неуловимо переворачивается. Переплетать пальцы. Тёплые.

Любовь… Это как будто вернуться домой после долгой поездки. Вот что такое любовь.

— Я никуда не уйду.

Говорят, что самую страшную боль человеку может причинить лишь тот, кто подарил ему самое большое счастье.

Только ему почему-то не страшно.

Только он почему-то верит.