Заиндевевший

— Ну почему же… Степень перерождения у всех разная, — спокойно ответила Лейла. — Редко когда случается, что человек перерождается почти полностью и остается при этом жив, как Лея. Многие избегают подобной участи, и врачеватели реабилитационного госпиталя возвращают их к нормальной жизни. Асмунд, они не враги, — мягко произнесла она и коснулась его руки своими прохладными пальцами. — Они творят добро, уж поверь мне. Это сильные и добрые люди, которые занимаются белой магией. Лее они не причинят зла.

— Будь она проклята, вся ваша магия, вместе взятая! — вскричал Асмунд и вскочил с подушек.

Он принялся озираться в поисках чего-нибудь, на чем смог бы выместить злобу, что разрывала грудь. Такого отчаяния Асмунд не испытывал еще ни разу в жизни.

— Спокойно, дружок! — подскочил к нему Бранд. — Начнем с того, что ты и сам не агнец, и Лея должна спасибо сказать именно тебе, за то что попала во все это дерьмо!

— Конечно! — ехидно парировал Асмунд. — Ты-то у нас прямо праведник, который не придумал ничего лучшего, как сбежать и оставить сестру на растерзание папаше-деспоту.

Они стояли друг против друга, как боевые петухи, распушив перья и выпустив шпоры. Лейла громко рассмеялась, такими потешными они ей показались, охваченные праведным гневом, каждый своим.

— Думаю, если вы поубиваете сейчас друг друга, то Лее уже точно помочь никто не сможет, — сквозь смех произнесла она. — Предлагаю разойтись по комнатам и лечь спать. Все приготовления начнутся завтра. Пойдем, я провожу тебя в твои покои, — взяла она Асмунда за руку и повела из большой комнаты.

То, как Лейла говорила и двигалась, сразу выдавало в ней аристократку, но почему-то Асмунд к ней не испытывал привычной ненависти.

* * *

Лея томилась в новом жилище. Мало того, что было ужасно душно, так еще и ни единой эмоции не проникало извне. Два раза за весь день ее выводили, чтобы накормить, а потом обратно провожали в «одиночную камеру», как она про себя прозвала комнату. Приходила за ней одна и та же сестра. Лея прислушивалась к ее эмоциям, но та мыслями была далека от этого места. К себе Лея вообще не улавливала интереса, а равнодушие ее раздражало даже сильнее, чем радость или любовь. Лишь в те минуты, пока находилась в общем зале и ела, она улавливала человеческое горе, слезы, тоску по родным… Вот тогда она позволяла себе дышать полной грудью.

Особенно тяжело ей стало вечером, перед отходом ко сну, которого и в помине не было ни в одном глазу. Она едва не вцепилась в руку все той же равнодушной сестры, что привела ее из душевой, с просьбой посидеть рядом и пострадать о ком-нибудь. Стены давили тишиной, рождая гул в голове. Лее хотелось выть и бросаться на молчаливые поверхности — свидетели ее страданий. В мыслях гулял ветер, прогоняя даже те задатки их, что толком не успевали сформироваться.

Впервые, как осознала себя в ледниках, Лея поняла, что не иметь воспоминаний — ужасно, несправедливо, пагубно. Именно поэтому она ухватилась за те, что отражали события недавних дней. Ей были знакомы два человека — Асмунд, что обещал стать ее глазами, и Бранд, который назвался ее братом. Ни к одному из них она ровным счетом ничего не испытывала. Ни тот, ни другой не вызывали в ней хоть искорки эмоций. Но она мучительно пыталась вспомнить, о чем говорила с ними, как они себя вели…

И она ухватила мысль, позволившую ей хоть немного стряхнуть напряжение. Удивление Бранда — бесполезная эмоция. Она ей ровным счетом ничего не давала. Другое дело Асмунд, он явно страдал, какие-то мысли мучали его, не оставляли в покое. А еще он считал себя виноватой перед ней. Интересно, в чем? Но что бы он ни совершил, Лее это было только на руку, потому что его эмоции были столь сильными, что даже воспоминания о них приносили облегчение.

Постепенно тело Леи расслабилось. Она легла на кровать, вытянулась на спине и закрыла глаза, представляя, что снова касается лица Асмунда, чувствует под пальцами его боль… Сон пришел на смену грезам. Ей снился красивый мужчина. Внешне красивый, но с уродливой душой. Во сне она точно знала его, только не могла вспомнить имени, и кем он ей приходится. Он приближался к ней издалека, настойчиво чего-то требуя. А потом он ударил ее. Губу прожгла боль. Лея вскрикнула и проснулась. Потрогала губу и ощутила под пальцами теплую кровь. Это было уже с ней, и сейчас сон вырвался наружу, восстанавливая в памяти кусочек прошлого. Малюсенький, не самый приятный, но настоящий. Лея улыбнулась, невзирая на боль, и снова провалилась в сон, на это раз глубокий и без видений.

Пробудилась она, когда забрезжил рассвет. Его Лея научилась узнавать по запаху — особенному, присущему только этому времени суток. Только запах раннего утра был насыщен особой свежестью — бодрящей и дарящей надежду. Надежду на что, Лея не знала, она вообще не понимала значения этого слова, но интуитивно догадывалась, что это что-то приятное.