Заир

     - Почему же она больше не приходит сюда?! Она жива, надеюсь? Сколько раз я ей говорил, чтобы не совалась в опасные места! Поглядите-ка, что она мне дала!

     И он протягивает мне выпачканный кровью лоскут - обрывок военной формы, которую носил убитый солдат.

     - Жива, - отвечаю я. ¦ - Однако меня удивляло, что она приходила сюда.

     - Почему? Потому что мы - другие?

     - Вы не поняли. Я не осуждаю вас за то, что вы такие, как вы есть. Я был удивлен и обрадован, когда узнал об этом.

     Но водка, которую мы пьем, чтобы согреться, уже произвела свое действие на нас.

     - Вы насмехаетесь над нами, - произносит коренастый человек с длинными волосами и многодневной щетиной. - Если считаете, что попали в неподобающее общество, убирайтесь отсюда.

     Однако я тоже выпил, и это придает мне смелости.

     - А кто вы такие? Почему выбрали себе такую жизнь? Вы здоровы и трудоспособны, однако предпочитаете ничего не делать.

     - Здесь сидят люди, выбравшие неучастие, - мы не желаем иметь отношение к этому миру, который скоро разлетится на куски, и к этим людям, которые постоянно боятся что-нибудь потерять, которые притворяются, будто все хорошо, тогда как на самом деле все плохо! Очень плохо! А вы-то сами разве не нищий? Не клянчите подаяния у своего босса, не побираетесь у домовладельца?

     - А вам не стыдно, что вы пустили по ветру свою жизнь?! - вмешивается нищенка в красном.

     - А почему это я пустил свою жизнь по ветру? Я делаю то, что хочу.

     - А чего вы хотите? - перебивает меня коренастый. - Быть на вершине? А кто сказал, что вершина лучше равнины? Вы считаете, что мы не умеем жить, так ведь? А вот ваша жена поняла, что мы пре-вос-ход-но знаем, чего хотим от жизни. Хотите, скажу? Мира! И свободного времени! И чтоб не надо было одеваться прилично - у нас здесь свои собственные понятия о моде! Мы пьем, когда хочется, и спим, где понравится! Никто из нас не предпочел рабство, и мы гордимся этим, очень гордимся, хоть вы и жалеете нас за это и считаете убогими!

     Голоса становятся агрессивными, и Михаил вмешивается:

     - Хотите дослушать мою историю или нам лучше немедля уйти?

     - Он нас критикует! - кричит одноногий. - Пришел к нам и нас же порицает! Господь Бог какой нашелся!

     Нищие ворчат, кто-то хлопает меня по плечу, я угощаю его сигаретой, снова пускаю вкруговую бутылку водки. Постепенно нищие успокаиваются, но я по-прежнему поражен тем, что с этими людьми общалась Эстер и что они знали ее - быть может, даже лучше, чем я, если им достался тряпичный лоскут, выпачканный кровью.

     Михаил продолжает.

***

     Итак, учиться мне негде, а к лошадям, которыми гордится наш край, меня не подпускают - мал еще, - так что приходится идти в пастухи. В первую же неделю умирает овца, и разносится слух, будто у меня - черный глаз, что я - сын человека, появившегося неведомо откуда, улестившего мою мать обещаниями и оставившего нас ни с чем. Хотя коммунисты постарались внушить людям, будто религия - это всего лишь способ обмануть отчаявшихся людей несбыточными посулами, хотя все здесь воспитаны в духе материализма, то есть затвердили накрепко: невидимое глазу - это плод воображения, но древние степные традиции сохранились в неприкосновенности и передаются изустно через поколения.

     После того как выкорчевали куст, я больше не могу увидеть девочку, но голос ее продолжаю слышать. Я прошу, чтобы она помогла мне пасти стадо, а она отвечает, что надо набраться терпения и выдержки, грядут трудные времена, но мне еще не исполнится двадцати двух лет, как появится из далеких стран женщина, которая откроет передо мной мир. И еще говорит, что мне предстоит выполнить некое поручение, и заключается оно в том, чтобы помочь распространить по всему свету истинную энергию любви.

     Хозяин отары, наслушавшись сплетен - подумать только, их распускают, стремясь погубить меня, как раз те самые люди, которым девочка помогала весь год, - собирается идти в партийный комитет и сообщить там, что и я, и моя мать - настоящие враги народа. Он меня увольняет. Но это не слишком сильно омрачает мою жизнь, потому что мать к этому времени уже поступила вышивальщицей на фабрику в самом большом городе нашего края, где никто не знает, что мы - враги народа и рабочего класса. Дирекции нужно лишь, чтобы она с утра до вечера не разгибала спины над вышиванием.

     Свободного времени у меня сколько угодно, и я хожу в степь с охотниками, те тоже знают мою историю, но приписывают мне сверхъестественные способности, ибо знают: если я - рядом, обязательно встретим лисиц. Целые дни провожу в музее поэта, разглядываю его вещи, читаю его книги, слушаю, как посетители декламируют его стихи. Иногда ощущаю горячее дуновение, вижу огоньки, падаю наземь - и в такие мгновения Голос неизменно сообщает мне что-то вполне конкретное: будет ли засуха, падет ли скот, приедут ли торговцы. Но я никому не рассказываю об этом, кроме матери, а она с каждым днем все больше тревожится из-за меня.