Закат Аргоса

Айган только вздохнул, уразумев, что дело серьезно. Лэрд всегда отличался отменным упрямством и от задуманного не отказывался, хотя подчас его идеи вступали в противоречие со здравым смыслом и диктовались скорее великими страстями, единственно и способными возводить душу до великих дел. Умеренные страсти — удел заурядных людей, а лэрда Ринальда можно было назвать каким угодно, но только не заурядным. Верный Айган множество раз вместе с ним пожинал плоды его склонности доводить всё до предела и идти до конца, и понимал, что, похоже, пожизненно обречен этим заниматься, едва только Ринальда озарит очередная благородная идея служения некоему важному делу, в которое он тут же ввяжется сломя голову и не думая о последствиях, о том, что высокие идеалы слишком часто имеют свойство с треском рушиться, погребая душу под своими печальными обломками.

Надеяться на то, что лэрд изменит принятое решение, было бессмысленно, а покинуть его Айгану совесть не позволяла, и вот более двух лун кряду он, терзаемый наихудшими предчувствиями, сражался с Ринальдом в учебных поединках чуть ли не с восхода до заката солнца. Но и этого лэрду показалось мало. Он сообщил другу, что намерен продать поместье и до турнира жить в монастыре.

— Но зачем? зачем?.. — в отчаянии спрашивал Айган. — тебя что, гонят отсюда?

— Я так решил, — отрезал Ринальд. — У меня с братьями один путь, и мы должны держаться вместе.

Полученные за свои земли деньги он вручил Дэйне, которая и вдохновляла его на «великий подвиг во имя Аквилонии».

Волей-неволей, нравилось ему это или нет, Айган оказался втянутым в заговор. Признаться, ни сам Эвер, ни его приближенные с самого начала не вызывали у него особых симпатий, на Айгана высокие слова не производили впечатления, а вся затея казалась безнадежного однако он поставил условие: на бой выйдет не обязательно Ринальд. Они с другом станут тянуть жребий, а там уж как судьба распорядится.

И она распорядилась…

Один из «братьев» отправился в Тарантию, чтобы отвезти Конану свиток, скрепленный личной печатью лэрда, в котором Ринальд, изложив все резоны, коим согласно киммериец не имел никаких прав на трон и должен был отречься от престола в пользу истинного наследника или же защищать свое царствование и честь на турнире, король ответил согласием сразиться. Теперь отступать было поздно.

Чем всё это закончилось, уже известно, узнав о случившемся, Эвер и Дэйна тут же покинули Аквилонию и обосновались в Аргосе, изменив имена и наскоро сочинив легенду о своих злоключениях в Гандерланде. Успокоившись и осмотревшись, Дэйна решила начать всё сначала. Если ее мечты об аквилонском престоле рассеялись, как мираж, отчего бы не попробовать взяться за наступление на Мессантию? Чем она и занялась, для начала подробно разузнав о пристрастиях Треворуса и сделав все для того, чтобы им соответствовать…

«Не ленись искать неповторимую струну в каждом человеке», — говорил Ринальд, и этот совет Дэйна считала бесценным.

Глава XIX

Вести дела с Треворусом было делом сложным, и Конан в этом скоро убедился. Аргосский правитель то производил впечатление вполне нормального человека, то вдруг словно впадал в транс, ссылался на нездоровье и старался тут же уйти.

Подчас казалось, что он попросту не помнит того, о чем шла речь накануне, а то и всего несколько минут назад, да при том ему постоянно представлялось, будто все, даже слуги, за его спиной только и делают, что злобно сплетничают о нем. Треворус, судя по всему, по-настоящему давно уже не правил, переложив дела на плечи своих приближенных, беззастенчиво пользующихся его странным состоянием: очень удобно иметь королем человека, столь мало способного следить за тем, что творится в государстве, да и не испытывающего желания этим заниматься. Не нужно ни заговоров, ни дворцовых переворотов, ни хитроумных и опасных интриг, а всего лишь действовать его именем, но в собственных интересах.

При таком положении вещей оставалось только поражаться тому, как Аргос вообще еще не растащили по кусочкам!

Треворус был как-то избирательно мелочен, разграбленная нищая страна и опустевшая казна его волновали только время от времени, в моменты просветления, зато он мог придти в неописуемую ярость, обнаружив крошечное пятно на столовом приборе или небрежность в одежде слуги, воспринимая это как личное оскорбление: всё равно что на тонущем корабле более всего заботиться о случайном плевке, замеченном на палубе!

Сам Треворус вел до отвращения праведную жизнь, не имея ни единой наложницы и не употребляя в пищу ни мяса животных, ни вина.

— Одну траву жрет, — однажды проворчал Конан по этому поводу, — так немудрено и самому в барана превратиться!..

Корабли, входящие в порты Мессантии, беззастенчиво грабились курсирующими возле самого побережья пиратскими судами.