Закат и падение Римской Империи. Том 4

Но жадность и честолюбие римлян скоро извратили смысл этого почетного союзного договора. Лазов лишили звания союзников и стали беспрестанно напоминать им и на словах, и на деле об их зависимости. По ту сторону Ансара, на расстоянии одного дня пути от этого города, в их глазах стали строить крепость Петру, которая господствовала над приморскими странами, лежащими к югу от Фасиса. Вместо того чтобы находить защиту в мужестве иноземных наемников, Колхида сделалась жертвой их своеволия; выгоды, доставляемые торговлей, были превращены в низкую и стеснительную монополию, и вследствие преобладающего влияния Юстиниановых чиновников туземному владетелю Губазу остался лишь призрак верховной власти. Обманутые в своих расчетах на добродетели христиан, лазы возымели некоторое доверие к справедливости неверующего. Полагаясь на тайное обещание, что их послы не будут выданы римлянам, они открыто обратились к Хосрову с просьбой не отказать им в дружбе и в покровительстве. Прозорливый монарх тотчас понял, как было бы для него полезно и важно обладание Колхидой, и задумал план завоевания, за который взялся, через тысячу лет после того, самый мудрый и самый могущественный из его преемников шах Аббас. Его честолюбие воспламенилось при мысли, что из Фасиса будет выходить в море персидский флот, что в его руках будут торговля и плавание на Евксинском море, что он опустошит берега Понта и Вифинии, что он поставит в затруднительное положение и, может быть, атакует Константинополь и что он убедит европейских варваров помогать ему во всем, что будет предпринимать против общего врага всего человеческого рода. Под предлогом войны со скифами он втихомолку довел свои войска до границ Иберии; проводники из уроженцев Колхиды ожидали их, чтоб указать им путь сквозь леса и вдоль пропастей Кавказских гор, а одна узкая тропинка была с большими усилиями так расширена, что по ней могли проходить всадники и даже слоны. Губаз поверг и свою особу, и свою диадему к стопам персидского царя; его подданные подражали покорности своего государя, а когда стены Петры были расшатаны, римский гарнизон избежал ярости последнего приступа, сдавшись на капитуляцию. Но лазы скоро убедились, что своим нетерпением они навлекли на себя еще более тяжелые бедствия, чем те, от которых желали спастись. Монополия соляная и хлебная действительно была уничтожена, но благодаря только тому, что этих ценных продуктов вовсе не оказалось. Власть римского законодателя уступила место кичливости восточного деспота, взиравшего с одинаковым презрением и на тех рабов, которых он возвысил, и на тех царей, которых он унизил перед ступенями своего трона. Усердие магов ввело в Колхиде поклонение огню; их религиозная нетерпимость возбудила рвение в христианском населении, а предрассудки, внушенные природой или воспитанием, были оскорблены нечестивым обычаем персов складывать тела усопших родственников на вершине высокой башни для того, чтобы они служили пищей для ворон и ястребов. Замечая, что ненависть к нему все усиливается, замедляя исполнение его великих замыслов, справедливый Ануширван дал тайное приказание умертвить царя лазов, перевезти жителей в какую-нибудь отдаленную страну и поселить на берегах Фасиса преданных ему и воинственных колонистов. Бдительная недоверчивость жителей Колхиды предусмотрела и предотвратила угрожавшую им гибель. Их изъявления раскаяния были благосклонно приняты Юстинианом не столько из милосердия, сколько из благоразумия, и он командировал Дагистея во главе семи тысяч римлян и тысячи занов с приказанием прогнать персов с берегов Евксинского моря.