Закат и падение Римской Империи. Том 7

IV. Я отложил к концу самую важную и самую сильную причину разрушения — внутренние распри самих римлян. Под владычеством греческих и французских императоров, внутреннее спокойствие города нарушалось хотя и частыми, но случайно возникавшими мятежами. С тех пор как преемники Карла Великого утратили свое могущество, то есть с начала десятого столетия, возникают те личные распри, необузданность которых безнаказанно нарушала требования законов и Евангелия и не уважала ни величия отсутствовавшего монарха, ни присутствия и личности наместника Христова. В течение мрачного пятисотлетнего периода времени Рим беспрестанно делался жертвой кровавых распрей между знатью и народом, между гвельфами и гибеллинами, между Колонна и Орсини, и хотя много подробностей, относящихся к этим событиям, или не дошло до нашего сведения, или недостойно внимания историка, я все-таки указал в двух предшествующих главах, какие были причины и последствия этих общественных смут. В то время, когда всякая ссора разрешалась мечом и когда нельзя было вверять свою жизнь или свою собственность охране бессильных законов, влиятельные граждане брались за оружие для собственной защиты или для нападения на внутренних врагов, которых они боялись или ненавидели. За исключением одной Венеции, во всех свободных итальянских республиках существовали такие же опасности и принимались такие же меры предосторожности, и аристократия присвоила себе право укреплять свои дома и строить крепкие башни, способные выдержать внезапное нападение. Города наполнились такими укрепленными зданиями, а по тому, что делалось в Лукке — в которой было триста башен и было издано постановление, ограничивавшее вышину этих башен восьмьюдесятью футами, — можно составить себе понятие о том, что делалось в более богатых и более многолюдных центрах. Когда сенатор Бранколлеоне приступил к восстановлению внутреннего спокойствия и правосудия, он начал (как было ранее замечено) с того, что разрушил в Риме сто сорок башен, а в последние дни анархии и смут, происходивших в царствование Мартина Пятого, в одном из тринадцати или четырнадцати городских кварталов еще были в целости сорок четыре таких башни. К таким зловредным целям очень легко приспособлялись развалины древних зданий; храмы и арки доставляли широкую и прочную опору новым постройкам из кирпича и камня, и мы можем для примера указать на башни, построенные на триумфальных арках Юлия Цезаря, Тита и Антонинов. При помощи небольших приспособлений театр, амфитеатр или мавзолей превращался в крепкую и обширную цитадель. Едва ли нужно напоминать, что мола Адриана получила название и внешний вид замка св. Ангела, что Септизоний Севера был способен выдержать нападение королевской армии, что гробница Метеллы исчезла под сделанными над ней надстройками, что семейства Савелли и Орсини заняли театры Помпея и Марцелла и что эти некрасивые крепости мало-помалу превратились в роскошные и изящные итальянские дворцы. Даже вокруг церквей складывались запасы оружия и строились укрепления, а стоявшие на крыше храма св. Петра военные машины наводили страх на Ватикан и позорили христиан. Все что обносится укреплениями подвергается нападению, а все что подвергается нападению может быть разрушено. Римляне решили, что если им удастся отнять у пап замок св. Ангела, они издадут публичный декрет об уничтожении этого памятника рабства. Все воздвигнутые для обороны сооружения подвергались осаде, а при каждой осаде усердно употреблялись в дело всякие средства и всякие машины, способные разрушить эти сооружения. Рим, оставшийся после смерти Николая Четвертого без монарха и без сената, был в течение шести месяцев жертвой неистовств междоусобной войны. “Дома (говорил живший в ту пору кардинал и поэт) разрушались тяжелыми и громадными камнями, которые летели с необыкновенной быстротой; стены пронизывались выстрелами из таранов; башен не было видно из-за огня и дыма, а нападающие воодушевлялись алчностью и злобой”. Тирания законов довершила разорение, и приверженцы то одной, то другой партии удовлетворяли свою неразборчивую на средства и безрассудную злобу, разрушая до основания дома и замки своих противников. Сравнивая дни неприятельских нашествий с веками внутренних раздоров, мы приходим к заключению, что эти последние были гораздо более пагубны для города, а наше мнение подтверждается свидетельством Петрарки. “Взгляните (говорит поэт-лауреат) на развалины Рима, на эти признаки его прежнего величия! Ни время, ни варвары не могут ставить себе в заслугу такое страшное разрушение: оно было совершено гражданами самого Рима, самыми знаменитыми из его детей, и ваши предки (он это писал одному аристократу из рода Аннибальди) совершили при помощи таранов то, чего не был в состоянии сделать пунический герой своим мечом.” Две последние из указанных нами причин разрушения усиливали влияние одна другой, так как разрушенные междоусобной войной дома и башни постоянно требовали новых строительных материалов, которые извлекались из древних памятников.