Закат их любви (СИ)

Смерть Селима, показалась ей камнем, что был излишне тяжёл, рухнувшим с плеч с громовым грохотом, столбом пыли и тысячью жертв. Ей стало легче, когда его лёгкие навсегда сдавило не подъёмным камнем, взгляд застыл в конечном стеклянном ужасе, а ранее горячее тело оледенело – вне жизни он не представлял никакой опасности, несмотря на всю будничную грозность, и мог лишь предстать перед Аллахом, и быть судимым в своих деяниях, как и все и каждый. Она любила его, как свойственно любить женщине, но между ним и сыном – выбрала последнего, чьё блестящее будущее непременно ознаменует эту эпоху в вечности. Сулейман стал Султаном, для этой империи десятым, и этим начал новую страницу-том истории, исписанную мелкими витиеватыми буквами, хранящими тайны времени, и, по мнению Валиде, дарящими вечную жизнь. Она вознеслась над всем гаремом, оставляя ранее соперниц, что и жить могли уже лишь в гаремных стенах, и соперников, неожиданно появившихся в постели Падишаха, далеко позади, становясь Валиде Султан всей империи – жизнь изменилась, стремительно перекрасившись другими тонами, на плечи легли совсем другие обязанности, а голову украсила тяжёлая корона. Гарем Султана Селима был распродан – женщин выдали замуж, или отвезли на невольничьи рынки, а мужчин, изнеженных и к ласкам привыкших, подарила иностранным правителям, что, в свою очередь, озолотили их казну, ведь ни одна женщина не сделает так приятно мужчине, как мужчина; гаремные комнаты стали домом для женщин Султана Сулеймана, единственным пристанищем на долгие годы, и забыли эпоху правления Селима Явуза, утонув в новых цветах, пёстрых коврах и украшениях.

Айше Хафса сполна зачерпнула несчастья, будучи просто наложницей – возненавидела гарем, это скопище змей, который вскоре сменился, и жила лишь ради детей, после того, как старшие сыновья скоропостижно скончались; была позорной просто наложницей, пусть и получившей преимущество, но лишённой свободы, воли в своих деяниях; не выходила из покоев, боясь быть отравленной, или задушенной шёлковым шнурком за углом коридоров; день ото дня слышала мерзкий шёпот, злословие и проклёны, на которые гаремные красавицы были богаты. Красивые одежды, расшитые золотом и серебром, в драгоценных камнях и единичном экземпляре были, наверное, одной из самых ужасных вещей – ними заглушали недовольство, высказывали благосклонность, одаривали и обрекали на всестороннюю зависть, полосующую сердце острыми лезвиями тысяч кинжалов. В драгоценностях не осталось и капли привлекательности – лишь яркий отблеск от многочисленных граней, и холод золота да серебра. Это всё надоело ей почти также, как и мерзость улыбок тогдашних фавориток и кадин – в статусе они видели свою гордость, тешились им, как единым счастьем, и пытались запугать и подсыпать отравы – ей такой быть не дано, значит и жизнь в вечной угрозе обеспечена. Гарем был местом, из которого хотелось убежать – всегда, сколько в нём себя помнила Хафса.

Султанша любила своих детей, в тогда ещё шехзаде видела единую надежду, и лелеяла мечту вознестись – изо всех сил воплощала в Сулеймане показную невинность, прятала подальше от злобных взглядов, рисовала его нежными красками пастели в глазах тогдашнего Повелителя, и взращивала затаённую в глубинах сознания мощь. Она сотворила Фюлане Султан, сотканную из горечи и зависти, то и дело вспыхивающую яркостью огней, и ненавидящую, как и она сама, гарем – ведь её сыну нужен был наследник, а в глазах внука она видела синеву его отражения, что успокаивало, и дарило хоть и призрачную, но надежду на то, что у самого Сулеймана не хватит сил поднять над Махмудом острый меч. Хафса просчиталась, и Фюлане, растерявшая свою влюблённость в шествии времени, пала, стоило только тонкой фигуре Гюльфем попасть на глаза шехзаде – любовью пленённый, он пал предо ней на колени, склонившись низко, дабы вскоре та вновь кланялась ему, шептала о любви, так горестно и сбивчиво, и рыдала, видя холод его глаз, и цветущую Гюльбахар Махидевран, в тонких воздушных одеждах и меховой накидке, улыбающуюся миру, и мягко гладящую округлый живот.

Сейчас она закрывает глаза на бывалую жестокость Махидевран, следуя принципу «сегодняшняя рабыня завтрашним днём Госпожой назовётся» – пусть лучше Гюльбахар осадит их, смерив жестоким взглядом тёмных глаз, заберёт единую возможность сделать шаг вперёд, углубляя раны на тонкой коже, чем ей придётся скинуть их в Босфор, в мешке из кожи, дабы приструнить окончательно, и отобрать даже жизнь. Она не любит жестокость, и, также сильно, не любит гарем даже своего сына – но улыбается, покупая новых рабынь, и вдыхая жизнь в тех, что уже долгое время живут тут, хальветом – они расцветают, некоторые осыпают искренней благодарностью, другим становится дурно, и они сами просятся замуж. Наложницы красивые, умные, хитрые, коварные – мечтая о власти, им свойственно стирать все помехи из своего пути ядами, что искрятся на свету, и шептать о любви Повелителю, смотря сквозь него.