Закат их любви (СИ)

Икбал улыбалась, смеялась, раздавала приказы и чувствовала себе Госпожой. Жизнь для неё медленно налаживалась, дворец становился привычным, культура и обычаи въедались в кожу и сознание. Калфы исполняли её приказы безоговорочно, отпуская взгляд в пол, склоняя голову, и добавляя, сквозь зубы, зыбкое, подобно утреннему туману, «Госпожа». В зелени её глаз искрилась надменность, и другие наложницы, краткое время подруги, смотрели на неё уже с ненавистью, не затаённой в глубинах обидой, и завистью – чёрной, в глубинах взгляда пестрящей, липкими объятиями сжимающей их самих. Она смеялась всё также громко, грелась в любви Повелителя, и с надменностью поправляла «Хюррем я, сколько повторять уже? Нет Александры более, мертва она – живёт и здравствует возлюбленная Султана, милая его сердцу Хюррем!». В платьях из дорогих, ей не известных, тканей, с подаренными Сулейманом украшениями, прикрывая тонкими руками уже большой живот – она живёт во дворце, в гареме, средь змей и черни, дабы вознестись. В её рыжих волосах свет находит оттенки золота, а бледная кожа болезненно светится, лишь иногда покрываясь слабым оттенком алого.

Ей нравится читать или просто сидеть в одиночестве, думая о своём, мечтая о будущем. В это её стремлении находит отблеск интерес и милая Хатидже Султан, что, бывало, не покидала своих комнатах несколько дней в очереди недели.

Хатидже читала книги, выходила на редкие прогулки и не могла смотреть на чужое счастье – оставалась в одиночестве, предаваясь мечтаниям. Она слабо улыбалась Хюррем, что приходила к ней, дабы скрасить время – рассказывала о своей родине, о вольных землях, и улыбалась открыто Султанше династии, говоря, как сильно скучает по прошлому. Хатидже не скучала. В прошлом осталось правление грозного отца, жизнь в санджаке брата, неудавшееся замужество, страх за свою жизнь перед другими жёнами Селима. Махидевран в этом поддерживала её, и хранила лишь любовь супруга в своих воспоминаниях. Бывало, втроём, они говорили без умолку в покоях Хатидже, находя в этом свою отдушину – Валиде на это довольно кивала, Сулейман улыбался.

Строптивая Чичек отправилась в старый дворец после пробуждения Султанши – в слезах, с мольбами на устах, с проклёнами в сознании, она хваталась цепкими пальцами за подол одежд калфы, просила не отсылать её, и, если не простить – то просто отпустить. Она рыдала, и в этом была краше многих других, захлёбываясь обещаниями о покорности, обещая отдать все свои драгоценности, моля до срывающегося голоса. Аги были к ней глухи – ухватили под руки, и увели из темницы, туда. На улицу, где её уже ждал прощальный экипаж – карета, в которой уже лежали её вещи, и служанка, что обязуется вернуться после доставки когда-то Султанши в место, ставшее домом для постаревших фавориток. Конечно, можно было отправить Чичек в её хижину, в далёкой провинции – но это знаменовало бы проблемы от неё самой. Чичек Эдже Султан угасла в памяти гарема эпохи Султана Сулеймана, в лету канула вместе со своей милой дочерью, Айшель Разие Султан.

А Повелитель ушёл в поход, обещая вернуться с победой, обещая ещё больше ославить Османскую империю – ему верили все, и, прося Аллаха помочь, желали скорейшего возвращения.

Хюррем родила сына перед самым возвращением Султана в Стамбул, на восьмом месяце, чему сопутствовали попытки отравить её от бывших фавориток – но она выжила, окрепла, и вознеслась до Султанши, когда, через два дня после родов, Сулейман, едва прибыв во дворец, нарёк их сына Мехметом.

Гюльбахар Махидевран подарила миру ещё одного наследника спустя два месяца – её срок был меньше, роды были в запланированный день, но наречение Султан отложил, ссылаясь на важность того, чтобы и Махидевран, и новоявленный шехзаде отдохнули и окрепли.

  На кромке покрытого льдом сердца: Хюррем Султан