Закат империй

— Вот сколько сил и средств, вот сколько мастерства и внимания мы вложили в нашу безопасность, — сказал Альрихт, размеренно ударяя кулаком правой руки по раскрытой ладони левой. — Вот как дорого ценим мы наши слова и мысли. Но чего будут стоить все наши предосторожности, если трусливый и подлый шпион сидит в этой ложе, рядом с нами? Все вы прекрасно понимаете ответ — ни-че-го. Ничего они не стоят! Я прошу у ложи согласия на немедленное вычленение этих мерзких интрузий из нашего монолита. Достаточно с нас ежедневного и ежечасного, когда скрытого, а когда и явного противодействия! Я хочу, чтобы мы были чисты друг перед другом и едины в наших помыслах! Я хочу, чтобы наша победа свершилась с блеском, чтобы наша воля слилась воедино, дабы противостоять грядущим испытаниям! Я хочу исторгнуть семя раскола и ростки предательства из нашей семьи, выжечь паразитов, присосавшихся к нашему телу, питающихся нашей кровью, но заботящихся только о себе! Я прошу вас, коллеги, вверить мне свою мощь, чтобы объединенной Силой всей Коллегии мы смогли сломить сопротивление, буде отщепляемые рискнут оказать таковое! Вы согласны?

Мощно вспыхнуло фиолетовое зарево, на фоне которого неизменный зеленый ореол Морены выглядел уже не просто дерзко, но вызывающе. Альрихт присмотрелся к лицу наглого сенейца. Лицо было напряженным и невеселым. Но Морена не собирался сдаваться. Он был готов выполнять условия идиотского спора, чего бы это ему не стоило.

— Я благодарю вас, почтенные коллеги, — с видимым волнением произнес Альрихт. — Видят боги, мне нелегко говорить гневные слова. Все же многие годы эти отступники были нашими братьями. Но если младенец начинает грызть грудь матери, его отнимают от груди. И сказано было в старом церковном уложении, в писании господа нашего всемогущего Эртайса: если одно растение в твоем саду поражено чумой, истреби его, чтоб не поразило оно весь сад. Кому же лучше было знать, как надлежит пропалывать сад в дни Заката, чтобы не погибли ростки Рассвета? Кому, как не Эртайсу?!

Голос Альрихта гремел. Неожиданно для многих слова старого канона вдруг обрели в его устах новое, почти пророческое звучание. Старый Клеген поднялся. Лицо его было строгим, как у святых на картинах прошлого века, и столь же преисполненным истинной веры.

— Приказывай, гроссмейстер, ложа слушает тебя, — твердо сказал он. Что нужно тебе для исполнения праведного суда?

— Я прошу Камень Силы, — четко сказал Альрихт, — ибо сейчас я призову к ответу тех, кто отделил себя от братства Таинств и поставил себя с другой стороны черты. Тех, кто не может и не хочет быть рядом с вами, братья и коллеги. Наши мысли едины, разве не так? Наши мечты — об одном, разве не так? Наша воля течет единым потоком, в едином русле! Они же — нечто иное, отдельное от нас! Так исторгнем же их из нашего организма, коллеги, чтобы не смогли они повредить нашим замыслам!

— Согласна ли Коллегия удовлетворить просьбу гроссмейстера Родефрида? — в соответствии с обычаем спросил Клеген.

Ответом стало дружное пылание фиолетового, поднимающееся уже до потолка. Морена упорно сохранял зеленую сферу вокруг себя, и было заметно, что выдерживать давление соседей стоит ему немалого труда. Альрихт видел, как Шаддам, перегнувшись через стол, что-то сказал сенейцу, а потом, услышав ответ, только покрутил пальцем у виска.

Клеген встал, подошел к алтарю и почтительно, двумя руками, взял ажурный ларец из дарохранительницы.

— Прими Камень Силы по желанию братства, гроссмейстер, — сказал он торжественно. — Пусть поможет он тебе в твоих свершениях на благо ложи.

Альрихт откинул крышку и благоговейно принял огромный самоцвет, похожий на аметист, но словно пылающий изнутри недобрым темным пламенем. А ведь я его боюсь, вдруг подумал он. Сила. Чудовищная Сила, которой мне так не хватало, Сила, которая ломает человека, как былинку, и превращает его в жирное, вонючее, вечно жрущее существо, уже неспособное ни на какие деяния. Вы, уважаемые коллеги, превратились в разлагающийся прах, в гробницы когда-то мощного и светлого духа, даже не прикасаясь к этому кладезю могущества. Что же будет со мной?

Он осторожно прикоснулся к потаенной сути камня и зачерпнул из нее. Немного. Только чтобы почувствовать. Сила бешено заплясала в нем, промывая каждую косточку, каждую жилочку, добираясь до самых сокровенных уголков мысли и делая их видимыми, различимыми, понятными…

Темное аметистовое пламя не было злым. Не было оно и добрым. Оно было просто могучим. Оно готово было искренне и преданно служить тому, кого признает равным себе. Равным не по чистой энергии, конечно же, нет. По силе духа.

Страх растворился и был унесен порывами лилового ветра. Там, внутри дымчато-фиолетового кристалла очень много желанной и пугающей Силы, очень много, небывало много. Наверное, столько ее бывает у каббаля необузданной стихии, да и то не всегда. Но Альрихт больше не боялся Силы. Он понял камень, и отчетливо видел теперь, что дух мага ломает отнюдь не Сила. Сила только помогает ему сломаться. Но зерна гибели маг несет в самом себе.