Закат Кенигсберга

Я слабел и чувствовал себя все хуже. Никогда раньше мне не приходилось слышать голос попавшего в беду человека, взывающего о помощи, а теперь этот голос не давал мне покою. Мы напряженно вслушивались в ночь, и услышанное не радовало. Русские команды, выстрелы и далекий шум ожесточенного боя — поутру он вспыхнул с новой силой. Было ясно, что солдаты продолжают держать оборону в укреплениях, возведенных в центре города, и что генерал Лаш так и не капитулировал. Это еще сильнее раздражало русских, и свою злость на бессмысленное упрямство защитников крепости они вымещали на гражданском населении. Если немцы, уже проиграв, стараются уничтожить как можно больше русских, то стоит ли удивляться безудержному стремлению русских убивать немцев.

И потому я повторяю: если Вам, господин генерал Лаш, действительно было важно спасти гражданское население и сохранить человеческие жизни, как Вы утверждали впоследствии, то следовало капитулировать намного раньше, а не тогда, когда русские оказались перед Вашим бункером на Параде-плац или неподалеку. Нам пришлось пережить не только страшные бомбардировки, но и ужасные бесчинства, и причиною их была ненависть, вновь и вновь возбуждаемая борьбой до последней капли крови. Я сам находил на улицах листовки с призывами к капитуляции: они взывали к Вашему благоразумию и заклинали Вас остановить дальнейшее кровопролитие. Авторы этих призывов не были «плохими немцами и вражескими наемниками», как Вы, господин Лаш, о них писали. В моих глазах именно Вы были плохим немцем и наемником преступника Гитлера, а капитулировать Вы отказались, скорее всего, из-за страха за свою шкуру, а потом по той же причине капитулировали!

На следующий день, 9 апреля, я отправился в подвал к Штокам. На душе у меня было неспокойно. Но у них в подвале кто-то немного знал русский и мог ловко уговорить, утихомирить и выпроводить любого незваного гостя. Как-то раз один из них хотел увести Уте, однако его удалось отвлечь бутылкой шнапса. Но чего было ждать от следующих? Что делать дальше, думали мы озабоченно, а рассказы об изнасилованиях и расстрелах в соседних подвалах усиливали тревогу. По улице вели пленных немецких солдат, и мы почти завидовали им. Ведь они не были, как мы, рассеяны по подвалам и отданы на произвол любого пьяного русского. У них была единая судьба. А мирные жители, особенно несчастные девушки и женщины, оказались объявленными вне закона. Генерал Лаш пишет в книге «Так пал Кенигсберг»:

С оперативной точки зрения, дальнейшая оборона Кенигсберга к тому времени уже не имела значения для исхода войны, поскольку в начале апреля сильные русские армии уже глубоко вторглись в Померанию, Бранденбург и Силезию, а английские и американские войска перешли Рейн и стояли под Ганновером.

9 апреля тактическая обстановка в Кенигсберге была безнадежной. К моменту принятия решения о капитуляции удерживалась лишь… северная часть центра города, где находились измотанные боями остатки войсковых соединений, не располагавшие никаким тяжелым вооружением.

Но сильнее всего повлияло на мое решение осознание того, что продолжение боевых действий привело бы лишь к бессмысленной гибели тысяч моих солдат и мирных жителей. Взять на себя такую ответственность ни перед Богом, ни перед своей совестью я не мог, а потому решился прекратить борьбу и положить конец кошмару.

Мне было ясно, что крепость передается в руки жестокого и не ведающего пощады врага, но, если продолжение борьбы определенно привело бы ко всеобщей гибели, то в случае сдачи можно было надеяться на спасение большинства человеческих жизней. Дальнейшее развитие событий доказало мою правоту, и, хотя своим решением я уже не мог предотвратить потерю восточнопрусской отчизны, я испытываю удовлетворение по крайней мере от того, что уберег множество людей от неминуемого уничтожения…

Когда после переговоров русские вместе с нами покинули командный пункт, одно из русских подразделений уже добралось до Параде-плац…

Многочисленные описания боев за крепость Кенигсберг свидетельствуют о том, что каждый образцово и до конца исполнял свой долг и что эта последняя битва за родную восточнопрусскую землю навеки останется славной страницей в истории края и в истории германского воинства.