Закат Мигуэля Родригеса

Да, ему и это было интересно! Живой ум старого ученого в любой мелочи, ускользающей от внимания других, умел находить что-то примечательное, какую-то пищу своему неутомимому уму.

Я плохо помню, о чем мы болтали первые полчаса. Кажется, больше всего о сравнительных достоинствах минеральных вод. Я понимал, что он просто помогает мне освоиться.

Волосы его были совершенно седые, карие невыцветшие глаза приветливо глядели из-под косматых, тоже белоснежных бровей. Тонкое лицо покрывали сотни морщинок, и только большой лоб оставался почти свободным от них. Улыбка была радушной, располагающей и в то же время чуть-чуть иронической.

Из правой тумбочки письменного стола, переоборудованной в холодильник, доктор Мигуэль доставал и ставил передо мной бутылочки солоноватой, сильно газированной воды, напоминавшей "Ессентуки" и казавшейся мне в тот жаркий день вкуснее, чем самое лучшее вино.

Разговор шел непринужденно. Я вспомнил о сомнениях, одолевавших меня в самолете, и с радостью подумал о том, что могучий ум Родригеса оказался неподвластным годам. Не заботясь о постепенности перехода к новой теме, я стал говорить о чувстве признательности, которое привело меня в Сан-Хозе, о том, как много значили для меня и для всего моего поколения труды Родригеса, о том, что и поныне они в значительной мере определяют пути познания...

Родригес слушал меня, потом свел брови и отвернулся к окну. Я замолчал, но и он не торопился возобновить разговор. Одной рукой он сжимал подлокотник кресла, пальцы другой постукивали по столу.

Не решаясь прервать его размышления, я оглядывал библиотеку. Комната занимала, наверное, половину всего этажа: три стены ее были наружными, широкие окна выходили и на восток, и на север, и на запад. Все пространство стен, кроме двери и окон, было заполнено полками. Книги, книги - до самого потолка.

- Я очень тронут, - услышал я тихий голос Родригеса. - Я уже успел отвыкнуть от таких признаний. Если бы вы понимали, как мне дороги ваши слова, то никогда не пожалели бы о времени, затраченном на поездку в Сан-Хозе.

- Что вы!

- Да, вы не пожалеете, я тоже надеюсь на это. Спасибо. Ваши слова были искренни. И все же за ними чувствовались вопросы, которых вы не высказали. Почему я так давно оставил свой институт? Что я пишу, что я делаю все эти долгие годы? Неужели, сохранив как будто ясность мысли, я совсем вышел из игры, тогда как иные, даже став маразматиками, не покидают ни своих постов, ни журнальных страниц? Все эти вопросы стояли за вашими добрыми словами.

- Но ваш возраст, доктор Мигуэль...

- Возраст? Я и сейчас мог бы писать по пять страниц в день. А в хорошие дни - и по десять. Но моя последняя статья появилась в печати больше двадцати лет назад. И - ни строки с тех пор, ни единой строки.

Он снова повернулся ко мне, положил обе руки на стол, подался вперед.

- Сейчас вы все узнаете. Я расскажу вам о проблеме, над решением которой работал все эти годы. Речь идет о происхождении того вида земной фауны, к которому принадлежим и мы с вами. О возникновении вида, который с такой удивительной душевной щедростью назвали именем "хомо сапиенс". Сущность проблемы, коротко говоря, заключается в следующем: для создания этого вида обычным эволюционным путем у нашей планеты попросту не хватило бы времени. Дарвин прекрасно объяснил происхождение всех видов. От инфузорий до гиббона и шимпанзе. Но если бы у великого англичанина была нынешняя вычислительная техника... Вы ведь знаете, как он тяготел к статистическим методам, с какой редкой для биологов того времени последовательностью пользовался количественными показателями...

Родригес остановился, как бы раздумывая, подготовлен ли я к восприятию его мысли. Потом медленно продолжал:

- Я произвел математическое моделирование мозга шимпанзе и человеческого мозга. Затем произвел простое действие, именуемое вычитанием. Разность заметьте: только разность! - я ввел в вычислительную машину вместе с обычными данными, характеризующими возникновение случайных признаков и естественный отбор. Подсчет показал: для того чтобы пройти подобным образом путь от шимпанзе до "хомо сапиенса", потребовался бы срок, намного превышающий возраст нашей планеты. Тут нечему удивляться. Слишком уж хаотичен процесс возникновения случайных признаков, в нем слишком велик энтропический элемент: на каждый шаг вперед приходится множество шагов во все прочие стороны. Это темпы слепого котенка. Земля не могла создать человека подобным путем, для этого она очень уж молода. Если двадцатилетняя женщина попытается представить вам своего тридцатилетнего друга как сына, вы можете сделать вид, будто поверили. Но в науке соображения любезности отходят на задний план.

- Неужели, доктор Мигуэль...

- Что вы хотите сказать?

- Неужели вы склоняетесь к теории инопланетного происхождения людей?