Закат на Босфоре

– Так-так, – пробормотал Аркадий Петрович, – значит, Хренов встретил этого человека в приемной генерала Врангеля. А когда тот назвал себя, Хренов вдруг вспомнил то, что рассказывали ему вы. И решился, надо полагать, на шантаж. За что и поплатился. Очевидно, у него все же хватило ума не упоминать вашу фамилию. В противном случае убийств было бы всего два – Хренова и ваше…

Аркадий Петрович взглянул на сидящую напротив женщину и опомнился:

– Прошу извинить.

– Значит, Ираида Петровна говорила правду? Действительно тот человек под видом мужа убитой сестры хотел втереться в доверие к генералу Кутепову?

– Естественно. Но доказать, что он – убийца, будет трудно.

В это время в прихожей раздался грохот, хлопнула дверь, и в комнату ввалился запыхавшийся Саенко.

– Ваше сковородне, господин полковник! – выпалил он. – С Борисом Андреичем беда!

– Что, он слишком скверно играл на рояле и за это его побила возмущенная публика? – прищурился Горецкий.

Саенко глубоко вздохнул, намереваясь начать подробный рассказ, но вместо этого вдруг махнул рукой и выпалил традиционное:

– Ох и подлый же народ турки!

Услышав шаги у себя за спиной, Борис внутренне собрался. На экране в это время разворачивалась бурная сцена с заламыванием рук и отчаянными жестами, но Ордынцев, чтобы не заглушать шаги, заиграл тихую «Утреннюю молитву» Чайковского.

Скосив глаза, он разглядел приближающуюся к нему из темноты зала гибкую, хищно согнувшуюся фигуру. Продолжая играть нехитрую мелодию левой рукой, правой Борис потянулся к револьверу.

Однако достать оружие он не успел: гибкая фигура метнулась к нему, и раздался звук резкого удара и скрежет металла по металлу. Соскользнувшее лезвие стилета порезало ухо, но Борис, не обращая внимания на боль, отклонился, перехватил в воздухе левую руку нападающего и приемом французской борьбы бросил его на пол.

Сам он прыгнул сверху на поверженного противника, чтобы не дать ему подняться, но тот откатился в сторону и хотел нырнуть под сиденья зрителей, как вдруг из темноты вынырнул Саенко и каким-то тяжелым темным предметом огрел злодея по голове.

В зале раздались раздраженные выкрики и свист зрителей, недовольных тем, что замолчало привычное фортепьяно тапера. Борис громко произнес по-французски извинения, вряд ли понятые турецкой публикой. Саенко, сидя верхом на безжизненном злодее, аккуратно связывал ему руки, как связывал он багаж Аркадия Петровича или Бориса при частых переездах.

Борис нагнулся к ординарцу и спросил:

– Ты же вроде с Аркадием Петровичем ушел? Как же ты здесь-то оказался?

– Да решил приглядеть за вами. Мало ли что, думаю…

– Молодец ты, брат. Вовремя подоспел. Без тебя бы мне не справиться, убежал бы, мерзавец, – вон он какой жилистый…

– Да, соответствующий господин, – согласился Саенко, внимательно оглядывая узлы. – Но теперь не убегет.

– А ты его… не того? Не насмерть?

– Да нет, сейчас очухается. Мужчина крепкий.

– А чем ты его приложил-то?

– Да там, при входе… вазочка такая стояла.

Борис окинул взглядом рассыпанные по полу осколки и подумал, что ваза была немалых размеров, чуть не в человеческий рост.

Связанный человек зашевелился и открыл глаза. Увидев Бориса, он удивленно на него уставился.

– Я так понимаю, – сказал Борис весьма вежливо, – вы знакомый Лидии Антоновны. У вас к ней было дело? Так она сегодня занята, я за нее.

В зале наконец загорелся свет. По проходу между рядами бежали, тяжело пыхтя, двое толстых турецких полицейских, вызванных перепуганным билетером.

Увидев лежащего на полу связанного человека и склонившегося над ним Бориса, полицейские выпучили глаза и злобно затараторили по-турецки. Ордынцев огляделся. Саенко и след простыл. Когда он успел исчезнуть, осталось загадкой. Борис попытался объясниться с полицейскими по-французски, но они не понимали ни слова, сыпали турецкими фразами, и один из них уже начал решительно надевать на ненормального иностранца наручники.

В это мгновение Борис вспомнил спасительные слова. Он громко и с достоинством сказал полицейским:

– Джафар Карманли!

На полицейских это подействовало волшебным образом. Они еще больше выпучили глаза, однако наручники надевать не стали, подняли связанного злодея с пола и повели обоих к выходу. С Борисом обращались с вежливой осторожностью, хотя на всякий случай крепко держали за локоть. По дороге они переговаривались между собой, периодически повторяя магическое имя «Джафар Карманли». Произносили они его с испуганным уважением.

– Итак, вы утверждаете, – негромким скрипучим голосом проговорил Джафар Карманли, в упор глядя на Бориса Ордынцева, – что этот господин покушался убить вас?

– Да, совершенно верно. Он подкрался ко мне сзади, когда я играл на фортепьяно…

– Вы работаете тапером в синематографе «Лидо»? – прервал его турок быстрым вопросом и сделал знак стенографисту.

– Нет, я не работаю тапером, – устало ответил Ордынцев, – я заменил женщину, которая работает там тапером, потому что она понадобилась для снятия допроса моему шефу…

– Ваш шеф – сотрудник турецкой полиции? – с саркастической усмешкой спросил Джафар-эфенди.