— Оставим в стороне горькие слова, что если бы армию не продали и не предали генералы и союзники, то мы бы победили. Об этом теперь спорить нечего. Я согласен, что союзники, в том числе англичане, повели себя не лучшим образом. Они просчитались, потому что не знали толком России. Они думали, что большевики, не умея управлять, развалят страну и народ, голодный и нищий, смиренно, как когда-то в девятом веке, попросит прийти варягов и руководить. Они слишком поздно поняли свою ошибку — Гражданская война закончилась, и большевики удержались у власти. Надо сказать, что Черчилль, которого я глубоко уважаю за бескомпромиссную позицию в отношении Советов, был против вывода войск интервентов из России. Но Ллойд Джордж [2]
задумал иную комбинацию.Горецкий снова поднял бокал с вином и задумчиво посмотрел его на свет. Луиджи со своего места у стойки что-то крикнул ему и засмеялся. Полковник рассмеялся в ответ, выпил залпом вино, затем вытер белоснежным платком испарину на лбу и расстегнул верхнюю пуговицу на френче. Борис, приглядевшись к полковнику, с удивлением заметил, что он даже помолодел здесь, в Константинополе.
— Так я, с вашего разрешения, продолжу, — сказал Горецкий. — Союзники, конечно, вышли победителями, однако их ресурсы исчерпаны, население стран изнурено и пало духом. Интервенция в России, как я говорил, да вы и сами знаете, потерпела полный крах. И теперь Ллойд Джордж пытается достичь экономического соглашения с Советами.
— Вот как, — не удержался Борис. — Значит, пока мы воевали в Крыму, англичане уже договаривались с большевиками! Торгаши проклятые! Дождутся, что и у них революция будет!
— Вряд ли, — усомнился Горецкий. — Народ в Англии не тот, варварства в нем нет. И потом, отчего же вы не допускаете, что гибкий политик Ллойд Джордж просто решил употребить в борьбе с большевиками другое средство? Он надеется приручить Советы, достигнув с ними экономического соглашения. Мирное, так сказать, проникновение капитала в экономику России должно способствовать перерождению Советов.
— А вы сами-то в это верите?
— Я — нет, — резко ответил Горецкий. — Я, как и Черчилль, считаю, что премьер-министр совершает большую ошибку. Но меня в данном случае никто не спрашивает. Так вот, переговоры продолжаются почти год, и, надо полагать, в скором времени обе стороны подпишут торговое соглашение. Насколько я знаю, оно не содержит главного пункта, которого больше всего домогаются Советы, — пункта о юридическом признании, однако все понимают, что заключение соглашения будет означать, что Великобритания де-факто признает Советскую республику.
— Это конец, — вздохнул Борис. — За Великобританией потянутся другие страны. Мы потеряли Родину…
— Мы потеряли ее уже давно, — поправил его полковник. — Снявши, как говорится, голову, по волосам не плачут. — Он пригладил свои поредевшие волосы и пошутил, глядя на давно требующие стрижки пышные светло-пепельные волосы Бориса: — Разумеется, ваших волос было бы более жаль, чем моих. Так вот к чему я веду, — начал он, став серьезным, — армия не может существовать отдельно от государства. Русская армия, как ранее Добровольческая, была создана для борьбы с врагами России. Той России больше нет, стало быть, и армия ей не нужна. У большевиков есть своя собственная Красная армия. Я принял решение и вышел в отставку. Больше я в армии не служу, никому не подчиняюсь и призываю вас принять и осуществить такое же решение…
— Но однако… как-то скоропалительно… — растерялся Борис.
— Голубчик, Борис Андреевич, вы вступали в армию Деникина по велению сердца, чтобы защищать Россию! Что вам делать там сейчас?
— Но там, однако, будут платить какое-то содержание. Послушайте, мне ведь совершенно не на что жить! — рассердился Борис. — Работы здесь не найти, да и делать-то я толком ничего не умею. Кем я был до революции? Недоучившимся студентом-юристом.
— Мне это известно, — кивнул Горецкий. — Я хочу предложить вам работу.
— А сами-то вы кто?
— Я — частное лицо, никому не подчиняюсь, работаю от себя. Платят мне англичане, а за что — я смогу рассказать, только если получу ваше безоговорочное согласие работать вместе.
— Я должен подумать, — неуверенно пробормотал Борис. — Я так понимаю, что работа ваша связана с риском и опасностью для жизни, как и все, чем вы занимались раньше, исключая то благословенное время, когда я имел удовольствие слушать в Петербурге ваши лекции по уголовному праву. — Борис улыбнулся. — У меня ведь сестра… да еще Петр теперь тоже останется без средств к существованию. Потому что у меня сильнейшее подозрение, что пенсию инвалидам в Русской армии платить никто не собирается.
— Думаю, что это как-то организуется. Пенсия, разумеется, будет мизерная, но Варвара Андреевна — девушка умная и трудолюбивая, она найдет позже какую-нибудь работу, я со своей стороны сделаю все возможное, чтобы ей в этом помочь.