Закат цвета фламинго

В аале поднялась неописуемая паника. Отовсюду выскакивали кыргызы, махом вскакивали на коней, тянули из ножен сабли, а из саадаков луки. Мгновение, и отряд казаков оказался в плотном кольце возбужденных всадников, потрясавших саблями и короткими копьями.

Овражный поднял руку и что-то прокричал по-кыргызски. По толпе прошел, как волна, тихий говор. Всадники расступились, позволяя проехать плотному воину в доспехах и шлеме с красным шелковым султаном. Это был Эпчей.

– О, царев посланник! – сказал Эпчей весело и, приблизившись, встал стремя в стремя рядом с Мироном. – Ну что, как там воевода живет-здравствует? – спросил он и хитро прищурился.

– Иван Данилович тяжело ранен, – сухо ответил Мирон. И в упор посмотрел на бега. – Вы разве не знаете, что крепость в осаде? Что город едва не захватили джунгары и ваши братья-кыргызы?

Эпчей поморщился, но отвечал спокойно:

– Вблизи города паута много, скот не пасется, только мается. Мы ушли вместе со стадами и табунами в горы. Здесь ветер дует, гнус не докучает. Поэтому об осаде слыхом не слыхивали. Правда, что-то гремело в той стороне, мы думали, сухая гроза идет. Бывает такое в степи.

Эпчей безбожно врал, это явно читалось на его лице, но Мирон решил раньше времени не обострять отношения и лишь твердо сказал:

– У меня серьезный разговор, Эпчей-бег! Надеюсь, у вас найдется время меня выслушать?

* * *

Поджав под себя ноги, Эпчей сидел на ковре и внимал с хмурым видом тому, что говорил Мирон.

– Я тебя понимаю, царев посланник, – сказал он, когда Мирон замолчал, – но и ты меня пойми. Сгорит острог, русские уйдут, пусть не навсегда, на время, но я ж не уйду с ними? Мне здесь жить! Джунгары семь шкур сдерут, если я откажусь им албан платить, а если узнают, что я матыров отправлял на помощь русским, то весь мой род истребят.

– Получается, русские тогда хороши, когда албан в три соболя берут? – вкрадчиво поинтересовался Мирон. – Я всегда говорил, что ты хитрая бестия, бег, только Иван Данилович не верил, убеждал меня, что Эпчей никогда не лжет. Выходит, я был прав. А русские вернутся, даже если им придется на время уйти, это ты, бег, верно заметил. И тогда тебе на этих землях точно не жить, именем государя клянусь. Ойратов рано или поздно мы все равно вытесним. Тогда опять на поклон к русскому царю пойдешь? Но учти, твой поклон уже никто не примет. Так что выбор у тебя небогат: или помогаешь крепости и получаешь все почести и свободы, или ждешь: победят – не победят джунгары. А вдруг не победят?

– Постой, – Эпчей поднял руку, – паки много и быстро говоришь! Но я все понял! Дай мне немного времени! Шаман камлать будет. Духи скажут, кому я помочь должен.

– Ты уверен, что скажут?

Эпчей насупился и отвел взгляд.

– Шаман нашего рода Хырча ночью камлал. Духи спали, ничего не сказали. А Чалбырос чайачы – Милосердный творец – по небесам бродил, где-то там затерялся. Сегодня Хырча снова камлать будет.

– А если духи и сегодня не проснутся? И Чалбырос ваш не отзовется?

Эпчей пожал плечами и вышел из юрты.

* * *

Камлание проводилось вне стойбища. Это Мирону пояснил Айдол. Русских, само собою, на него не позвали. Эпчей после разговора сразу исчез, но, видно, оставил вместо себя старого воина приглядывать за непрошеными гостями. А казаки именно так себя ощущали – непрошеными, потому что родичи Эпчея шарахались от них, как от прокаженных. Может, по той причине, что орысы были одеты в кыргызские доспехи и смотрелись довольно нелепо на низких лошаденках. Ни для кого не являлось секретом, каким образом эти доспехи и лошади попали к ним.

Несмотря ни на что, их сытно накормили, напоили айраном, даже предложили отдохнуть на мягких кошмах, для чего отвели несколько отдельно стоявших юрт.

Есаул изначально отнесся с подозрением к этому предложению. Как бы кыргызы не вырезали их отряд во время сна. Поэтому решили разделиться на две части. Пока первая половина людей спит, вторая охраняет. И наоборот…

Мирон проснулся от дикого воя ветра за войлочными стенами. Ковер, висевший у входа, шумно влетел вовнутрь и захлестал туда-сюда, сбрасывая с полок кухонную утварь. Юрта дрожала под порывами ветра, раскачивалась, и казалось, вот-вот развалится. Мирон и Захар, натягивая на головы малахаи, выскочили наружу. Все вокруг пребывало в смятении: по воздуху летали куски бересты, прикрывавшей юрты, клочья войлока, какие-то тряпки, ветки, листья, мел, песок… Люди бежали к коновязям, где рвались испуганные лошади. Солнце в радужном ореоле палило немилосердно. Мирон мигом покрылся потом с головы до пят.

– Метуха! Метуха [54] – кричали казаки.