Закат в крови<br />(Роман)

Казаки почтительно поднесли руки к папахам и выпрямились на конях.

В станице было темнее, чем в поле, хотя почти во всех домах светились окна. Дворы были полны лошадьми, людьми. По улицам сновало немало народу.

В сопровождении большой свиты штабных офицеров Деникин и Романовский направились на центральную площадь, где всеми окнами светился храм.

Шла пасхальная служба…

У ворот церковной ограды генералы спешились. За ними в церковь через двор, полный всякого люда, проследовали адъютанты.

Сняв фуражку и войдя в храм, Деникин сказал:

— Для донцов радость светлого праздника сегодня соединилась с радостью избавления от большевиков.

Толпа молящихся широко расступилась.

Как только Деникин и Романовский стали перед царскими вратами, тотчас же вышел во всем светлом священник и громогласно молодым баритоном провозгласил:

— Христос воскресе!

Тысячная толпа разом и необыкновенно воодушевленно ответила:

— Воистину воскресе!

У Ивлева радостно дрогнуло сердце.

— Христос воскресе! — повторил священник.

Ивлев вместе со всеми радостно повторил:

— Воистину воскресе!

И ему показалось, будто на самом деле в мире произошло чудо и все русские люди во всех храмах в одно мгновение прониклись чувством братства и единения. Гонимая Добровольческая армия вновь принята в великую и родную семью соотечественников. Земля русская озарилась светом взаимной любви, и радостно благовестит всеми колоколами об этом чудесном воскресении Егорлыкская церковь. Благовест идет по земле, и ночь сменяется праздничным рассветом, тьма уступает место великому воскресному утру.

Когда же начался крестный ход и Деникин со всеми молящимися пошел вокруг церкви, все лица простых казаков и казачек, озаренные дрожащим светом колеблющегося пламени свечей, казались Алексею необыкновенно родными и необыкновенно одухотворенными единым порывом и единой верой.

— Воистину воскресе!.. Воистину воскресе! — раздавалось всюду, и в Ивлеве росла надежда и крепла вера, что отныне белое движение неотделимо от народа…

И эту веру в последующие дни подкрепляли очередные сообщения о новых и новых казачьих восстаниях против большевиков и на Дону, и на Кубани, и об отпадении от красных многих станиц. Наконец, разведка, посланная к Ростову, заметила, что на всем северо-донецком фронте красноармейские отряды проявляли странную нервозность. Их эшелоны под давлением какой- то силы поспешно отодвигались на юг.

Не сразу выяснилось, что этой силой были немцы и трехтысячный отряд полковника Дроздовского, шедший впереди немецких дивизий, занявших уже Таганрог.

Когда же пришло известие, что всего несколько дней тому назад немцы захватили Ростов, Ивлев с горячим негодованием воскликнул:

— Проворонили Ростов! И только потому, что занимались мелкими кустарными операциями…

— Да, ничто так не угнетает, как полководческая виртуозность, которая, отказываясь от высшего, тратит силы и энергию на достижение ничтожного, — поддержал Алексея Родичев, любивший выражаться витиевато-красиво.

— А я совсем не понимаю, почему Дроздовский, с ходу взяв Ростов, вдруг ушел из него? — недоуменно разводил руками Долинский, разглядывая полевую карту на столе.

— Неужто полагаешь, что немцы не выкурили бы Дроздовского из Ростова? — возразил Родичев. — Им плевать на белых и красных. Они — сила и воцаряются на русской земле с тевтонской основательностью. Если бы и мы оказались в Ростове, то и нас немцы турнули бы оттуда! Или заставили бы служить им. А мы-то все-таки должны сохранять и сейчас верность нашим союзникам. Иначе в конце концов останемся без средств для борьбы с большевиками и теми же немцами…

В комнату вошла жена хозяина дома, высокогрудая донская казачка, и, ставя на стол горячий, пышный пирог с капустой, только что вынутый из печи, нараспев протянула:

— Кушайте, господа офицеры, пирог. Счас и наливочки вишневой принесу домашнего изготовления. Кушайте вволю, не стесняйтесь.

— Спасибо, Антонина Сидоровна! — сказал Долинский, свернув карту.

— Спасибо вам! — Женщина поклонилась в пояс. — Кабы не вы, большевики сничтожили бы моего Ванюшку. Это же он поднял казаков станицы: более трех недель возглавлял войну с отрядами красноармейцев. Ванюшка-то мой — атаман станицы…

Вечером того же дня Деникин решил отправить всех раненых обозом в Новочеркасск. Узнав об этом, Ивлев побежал к Инне.

— Собирайся в Новочеркасск! Там стабилизировалась власть Донского казачьего круга, и ты со своими ранеными будешь в безопасности.

Черные ее брови недовольно сдвинулись. Устремив на Ивлева лучисто-ясные, полные укора глаза, Инна твердо отрезала:

— Как можешь ты меня отправлять в Новочеркасск! Разве я здесь не нужна?

Ивлев помрачнел.