Заказ

Приехавшие двинулись в сторону выводного круга. Тут-то на конюшнях, особенно на жеребцовой, началась беготня! Люди мчались в амуничник за выводными уздечками, торопливо надевали их на вычищенных до блеска коней, влажными суконками смахивали невидимые пылинки, первый и последний раз в году приглаживали гребнями хвосты…[38]Готовились и совхозные спортсмены. Им сегодня выводить лошадей на выводку: тренера и жокеи на ипподромах с лучшими скакунами, дома остались жеребцы-производители да кобылы с жеребятами. Кобылы пасутся в табуне, поэтому показывать гостям будут в первую очередь жеребцов. А они ребята строгие, норовистые… На свечку взвиться, в галоп с места сорваться, волоча ведущего на чёмбуре, – раз плюнуть! Сил-то немерено!.. Так что выводить зверей будут по двое. На двух чёмбурах – справа и слева! И самим безопаснее, и смотрится торжественнее. На ребятах красные рединготы и ослепительно белые бриджи. На каждом жокейка. Всё по форме, всё чин-чинарём… всё как у людей…

Фасолинка издали смотрела на них. Про неё просто забыли.

…Гости старались расположиться поближе к хозяину. Плотно окружили его и внимательно слушали. Василий Никифорович о каждом своём питомце рассказывал, как стихи читал. И когда на площадке появлялся очередной жеребец, гости встречали его аплодисментами. Вполне заслуженными.

Йон фон Шёльдебранд стоял рядом с Василием Никифоровичем и довольно щурился при виде каждого нового животного. Если честно, подобного он не ожидал. Швед был весьма искушён в конном деле и лошадях, но Цыбулины воспитанники поразили даже его!

– …А плохих в производители не берут, – отшучивался Цыбуля. – Их на колбасу сдают. Правда, колбасы той мы не едали давненько, потому как не бывает у нас плохих лошадей. Только класс! Вот без колбасы и сидим…

Гости смеялись. Они уже побывали в столовой.

Выводка подходила к концу, когда Цыбуля услышал вскрик Йона:

– Ingeborg!.. Has anybody seen my granddaughter?..[39]

Девочки в розовом спортивном костюмчике в самом деле нигде не было видно. В радиусе нескольких вёрст ребёнку не могла угрожать никакая мыслимая опасность, но Йон почему-то страшно разволновался: