Том вернулся из туалета, закурил,
улыбающимся взглядом
показал в сторону Штыка,
что-то бормочущего во сне
под плащ-палаткой,
почесался,
проклял вшей и полез обратно
Штык тоже уцелел с первого месяца пребывания здесь:
усы у него были как у Ницше,
а лезвие штыка всегда начищено и заточено так,
что казалось, им можно бриться
После очередной отбитой атаки,
наши приволокли двух пленных
Это были молодые ребята, лет восемнадцати
Их забили прикладами и штыками
Но Штык в этом не участвовал:
видимо, берег свой клинок для какого-то особого случая
А я окончательно перестал понимать,
что и зачем мы все здесь делаем
В самом начале войны такого не было:
к пленным относились достойно
и более гуманно
А сейчас я слышал, что их держат в ужасных условиях и даже не кормят,
потому что самим не хватает продовольствия,
или вот, – как это случилось у нас, –
просто в ярости добивают
С каждым днем я все сильнее убеждался,
что культура,
со всеми ее нравственными ценностями,
зависит от обстоятельств,
и грош ей цена,
когда у человека появляется возможность
безнаказанно совершать преступление
Я закрыл глаза и снова подумал о том, как устал:
от жестокости,
бесчеловечности,
этих проклятых крыс,
вшей и чесотки,
от этой всепоглощающей сырости,
вечного насморка,
отсутствия горячей еды,
повсеместного запаха гари
недосыпания
и постоянно преследующего холода
Я так устал от всего этого
Я не хочу никого ненавидеть,
не хочу ни в кого стрелять
Я не хочу сидеть в этой промозглой траншее
Я хочу домой
Господи, как же я хочу домой…
Небо побледнело,
и над окопом потянулся туман
Какое-то удивительное затишье повисло в воздухе
Свист осветительной ракеты прорезал тишину,
и мне сначала показалось, что это крик чайки
Откуда тут чайки?
Вдруг этот свист стал как-то странно нарастать и усиливаться
Туман принялся расползаться в стороны и подниматься вверх,
как будто его раздвинули гигантскими руками
Волна оглушительного грома накрыла нас –
артиллерийский снаряд впился в землю прямо перед нашим укреплением,
выплеснув в траншею гигантские черные ульи из земли и дыма,
обрушивая их на солдат вместе с мешками и бревнами
Невозможно привыкнуть к грохоту взрывов,
сколько бы раз ты их не слышал
Я ныряю на дно окопа,
прямо в лужу,
сердце замирает,
и все невзгоды,
мучившие сознание еще десять минут назад,
вмиг исчезают,
оставив лишь ошарашенное состояние
и тень страха,
накрывшую меня обильной россыпью разлетающегося грунта
На мгновение я представил,
как меня хоронят,
и каждый из родных и близких
кидает горсть земли,
стукающуюся о крышку гроба
Снаряды полетели, как птицы на побережье,
к разным точкам
Все поприжимались к бревнам и повыскакивали из блиндажей
Немного придя в себя и нацепив свою амуницию,
кое-как рассредоточившись и взяв себя в руки,
мы приготовились к неминуемо следующей за артобстрелом атаке
Все знали, что первыми пойдут штурмовые группы,
которые забрасывают все впереди себя гранатами,
а потом врываются и перебивают выживших и не успевших отступить
отточенными саперными лопатами
В такие моменты даже не успеваешь выстрелить:
соперник стремителен и организован
Поэтому,
когда огонь поутих,
командование отдает приказ выбраться из траншеи и ползти вперед
Первые крики,
пулеметная очередь
Выстрелы разрастаются,
и через какие-нибудь минуты слышатся удары гранат
Моя граната уже в руке:
стрелять в тумане неудобно,
поэтому я сосредоточен на ней
Шум боя нарастает,
всполохи гранат все ближе:
в этом дыме и тумане окончательно теряется чувство дистанции
Впереди находятся наши,
но насколько далеко – непонятно,
поэтому гранату приходится убрать
Поблизости большая взрывная воронка,
оставленная тяжелым фугасным снарядом
Бегу к ней,
но внезапный ошеломительный взрыв вынуждает меня упасть;
тупые звуки от пуль и осколков, врезающихся в землю,
слышны совсем рядом
Я вижу перед собой упавшего на спину солдата
Это Том
Он ранен
Рядом раздается еще один взрыв,
и через мгновение выскакивает вражеский солдат
Он хватает за винтовку кого-то из наших
и с размаха перерубает ему лопатой шею до самой ключицы,
с силой вытаскивает ее обратно
вместе с потоком крови, заливающей китель
Надо стрелять
Граната с длинной рукоятью падает прямо у ног Тома
Время словно замедлилось,
я бросаю винтовку,
хватаю Тома за ремни,
прыгаю в воронку
и тащу его за собой,
но как-то не очень уверенно и не изо всех сил
Взрыв
Передо мной Том с оторванными ступнями,
едва держащимися на обмотках и уцелевших сухожилиях,
левая нога выглядит так, будто по ней проехался «Марк»
Взрывная волна бросает меня лицом вниз,
прямо на ноги Тома,
срывает каску,
накидывает на голову ранец
Я чувствую, как земля прилипает к взмокшей пояснице,
как что-то горячее растекается по спине
Возможно, это недопитый кофе из фляжки,
точнее, что-то отдаленно его напоминающее
Дно воронки раскрывает передо мной бездонную пропасть,
я проваливаюсь в нее, безвольно растворяясь во тьме
Я где-то слышал,
что войну можно по-настоящему увидеть только в лазарете
Это правда
Такого количества обезображенных, страдающих людей
мне еще не доводилось лицезреть
Я понимал:
если Том выжил,
ему ампутируют обе ноги
Я пытался узнать, здесь ли он,
но со мной никто не разговаривает и не обращает внимания
Мне же повезло: