Захар

А вот что пишет доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русской литературы Нижегородского госуниверситета Алексей Коровашко в кандидатской диссертации 2000 года «М.М.Бахтин и формалисты в литературном процессе 1910-х годов»:

«Другой фонетической ассоциацией, которую влечёт за собой название центрального органа формалистов, является изобретённый английским писателем Джорджем Оруэллом “Новояз”. Так назывался официальный язык Океании – страны, в которой происходит действие романа “1984”.

Главной чертой Новояза (призванного обслуживать идеологию так называемого “ангсоца” – английского социализма) было “обилие аббревиатур” (по терминологии Оруэлла – “слов-цепей”). Как верно подметил Оруэлл, подобные “слова-цепи стали одной из характерных особенностей политического языка ещё в первой четверти века; особенная тяга к таким сокращениям была отмечена в тоталитарных странах и тоталитарных организациях. Примерами могут служить такие слова, как «наци», «гестапо», «коминтерн», «агитпроп»”. Мы бы добавили – ОПОЯЗ, РАПП, ГАХН, ЛЕФ, АХРР, ЛЦК, ЛОКАФ и многие другие».

То есть не Эйхманис цитирует, посредством путаника Захара, Оруэлла, а сам англичанин оговаривает, что нашёл newspeak у русских большевиков. «Коллективного Эйхманиса». И – никакого анахронизма.

Я не отказал себе в удовольствие оставить на сладкое Александра Кузьменкова с его эталонных кондиций «антиприлепиным».

«Есть вещи, которые русский человек обязан любить взахлёб. Футбол. Рыбалка. Сто грамм с прицепом. Песни группы “Любэ”. Шашлыки на пленэре. Проза Захара Прилепина. По поводу первых пяти пунктов разногласия худо-бедно допустимы. Но в последнем случае приемлемо лишь похвальное единомыслие. Не умеешь – научат, не хочешь – заставят. Ибо тут наше всё помножено на национальную гордость великороссов. Не подумайте плохого про мою пятую графу, но прилепинскую прозу я не люблю».

Ничего плохого я не думаю, поскольку знаю: прочие писатели от зоила-Кузьменкова тоже выхватывают регулярно; другое дело, что его дар памфлетиста (или мизантропия, а может, как всегда, всё вместе) особенно ловко канализировались в «антиприлепине».

Вообще, данное направление функционирует в критике по каким-то очень уж дворовым законам. Рецензент, понимая, что в одиночку ему против Прилепина не продержаться и раунда, вынужден всуе поминать авторитетов, уходить в казуистику «понятий», а то и истошно звать «больших пацанов».

Ну, как Яна Жемойтелите призывает Павла Александровича, Алексея Фёдоровича, Дмитрия Сергеевича. Как Анна Наринская обосновывает передачу романа «в хорошие руки».

Роман Арбитман звучит долгим эхом героических книжных детей-антисталинистов, авторитетов XX съезда, строгих поборников «ленинских норм».

Кузьменков, повторяю, честнее, за широкие спины не прячется, групповым интересом не прикрывается (напротив – как бы противопоставляя себя прекраснодушному цеху «медоточивых рецензентов»), апеллирует не к «понятиям», а к здравому смыслу, как он его себе представляет…

Сознавая, впрочем, что да, один в поле не воин, и побить Прилепина лучше проверенным оружием. Да тем же Арбитманом. Тем паче что рецензия Арбитмана появилась в апреле, а «чёрная метка» (рубрика такая) Кузьменкова в июльском номере журнала «Урал». Авось и подзабыли, за три-то месяца…

«Туфта, гражданин начальник» – так называется опус Кузьменкова, тут же эта «туфта» разъясняется эпиграфом – вдруг кто не в курсе. Кстати, почему не солженицынская «тухта»? Если уж принято, по укрепляющейся традиции, побивать Захара Прилепина – Александром Исаевичем, отчего б не привлечь весь словарь бодающихся телят?

Роман Эмильевич пишет, особо не акцентируя небогатую мысль: «охранники и зэки в основном стоят друг друга». Но Кузьменкову надо объяснить, как Прилепин здесь отчаянно и тошнотворно банален:

«Четвертью века ранее о том же писал Довлатов: “Я обнаружил поразительное сходство между лагерем и волей. Между заключёнными и надзирателями… Мы были очень похожи и даже – взаимозаменяемы. Почти любой заключённый годился на роль охранника. Почти любой надзиратель заслуживал тюрьмы” (“Зона”). Идея публике приглянулась, а потому была повторена многажды и на все лады. Лет десять назад Вик. Ерофеев обобщил: “У нас в России для садистов рай… Несостоявшиеся садисты становятся жертвами садизма, но, дай жертвам власть, они тоже станут садистами” (“Маркиз де Сад, садизм и ХХ век”)».

И, вслед за другими ревнителями матчасти, попасть впросак с датами и сроками: большинство рассказов «Зоны» написано в шестидесятых; первое издание – «Эрмитаж», 1982; никак не «четверть века ранее». К тому же Сергей Донатович заранее вывел «Записки надзирателя» из соловецко-гулаговского контекста: «Солженицын описывает политические лагеря. Я – уголовные».

Виктор же Ерофеев не «лет десять назад», а в 1973 году опубликовал эссе о маркизе де Саде в «Вопросах литературы», с него и началась разнообразная и подчас курьёзная известность этого автора.

Может, Кузьменков читал одного только Арбитмана, не заглянув в Прилепина?