Захар

Алексей Варламов о Василии Шукшине: «Перечитывая сегодня Шукшина, поражаешься тому, как этому писателю, современнику Солженицына, как раз в пору жесточайшей травли последнего, было позволено в условиях советской цензуры и идеологических ограничений выразить суть своего времени, получить при жизни все возможные почести и награды, ни в чём не слукавив и не пойдя ни на какой компромисс. Это ведь тоже было своего рода бодание телёнка с дубом, противостояние официозу и лжи, и тоже абсолютная победа, когда с волевой личностью ничего сделать не могли».

(Отмечу, кстати, что Александр Солженицын – ещё один сквозной персонаж «Атлантиды», принципиальный для сюжета о противостоянии писателей и советской власти. Странноватый наблюдается солжецентризм, где Александр Исаевич – одновременно и стартовый выстрел, и судейский свисток в литературно-политическом многоборье. Посыл: «почему у нашего всё получилось, а Солженицына – выслали» как бы заведомо уводит Шукшина и прочих на второй план и делает вторым сортом. Как будто не было во второй «Матрице» великолепного очерка Александра Терехова о Солженицыне, «Тайна золотого ключика». Автор «Каменного моста» среди прочего объяснял, что личная стратегия Солженицына была параллельной, а на самом деле противоположной – как путям коллег по советской литературе, так и платонам, и истинам, и атлантидам.)

Андрей Лёвкин о Юрии Трифонове: «И вот тут произошло странное. Практически советское чудо. Странно уже и то, что “сын врага народа” был принят в Литинститут, но ещё и его дипломная работа, повесть “Студенты” (1950 год), была опубликована в главном советском журнале, “Новом мире”. Мало того, она тут же получила Сталинскую премию третьей степени, и автор тут же стал известен».

Подобных чудес и странностей в те глухие года случалось столько, что исключения можно полагать правилом.

Сталинская премия не какому-то «сыну», а натуральному «врагу народа» Анатолию Рыбакову.

Сталинская премия простому фронтовому офицеру Виктору Некрасову (тоже персонаж «Атлантиды»). Повести «В окопах Сталинграда» в первоначальном премиальном списке не было.

Степан Злобин, побывавший в немецком плену, получил Сталинскую первой степени.

Цитируемые авторы вовсе не статусные либералы и лютые антисоветчики (что у нас почему-то одно и то же). Тут другое: инерционно велик соблазн подменить историю советской литературы пресловутым многоборьем, олимпийскими играми с цензурой, и при таком подходе в антисоветский разряд попадают все более или менее заметные произведения определённого периода.

Ещё немного – и тенденция обернётся абсурдом, при котором как раз судьбы отдельных художников потеряют всякий смысл и значение. Братская могила, площадь павших борцов на переделкинском кладбище. Даже не Атлантида.

Впрочем, есть в «Атлантиде» по данной теме и не то чтобы противоположные, а просто здравые высказывания.

Алексей Ахматов о Вячеславе Шишкове: «Вопреки современным мифам об ужасах советского контроля и цензуры (…) мы видим расцвет настоящей, духовно-нравственной и патриотичной литературы. Трудится целый сонм прекрасных и нужных России писателей».

А условно «левые» авторы «Атлантиды» (Елизаров, Садулаев, Шаргунов) вообще этой истории «художник vs власть» не замечают. Разве что немного дежурных антилиберальных инвектив, свойства, скорее, поэтического. Для них, как и для Прилепина, советский проект – часть даже не всеобщей, а собственной истории, а ряд атлантов (Аркадий Гайдар, Николай Островский, Александр Фадеев) вне этого проекта представить невозможно.

И, собственно, личные читательские радости у меня связаны с этим набором и вектором.

Герман Садулаев, «Бригадный комиссар из Мёртвого переулка» – о Николае Островском. Главная ценность эссе – не интонационная, а информационная. Познавательная, как говорили советские библиотекари. Садулаев раскопал, что Павка Корчагин и Николай Островский – вовсе не прототип с протагонистом. (Подзаголовок, кстати, «Николай Островский – человек, который себя придумал»). Жизненные линии их, начавшись в станционном буфете Шепетовки, далеко расходятся в ключевых эпизодах – Гражданская («На гражданскую войну он не ходил»), служба в бригаде Котовского и Первой Конной Будённого, узкоколейка… Сходятся и приковываются к постели лишь в поздний период. Разве что ЧК и партийная работа.

А я-то хотел в своё время написать, да никак не собрался, о сходстве одного эпизода в боевых биографиях Островского и Гайдара. Ранение, контузия. Ударил снаряд, взрывной волной выбило из седла: Корчагин, как и Гайдар, получил вместе с контузией травму позвоночника, которая сильно осложнила им жизнь. Гайдар страдал приступами острейших болей, лечился водкой, а когда не помогало, «брал острую бритву и правил себя». Про последствия контузии у Корчагина – известно.

И разве хотя бы этот пример – не доказательство прежде всего литературной ценности книги «Как закалялась сталь»?