Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Армейское командование докладывало также о повсеместном недовольстве населения колхозами. Оно утверждало, что «люди отвергнут любого деятеля, который выступит адвокатом колхозного строя». А русский отдел в министерстве иностранных дел, в котором работали крупные немецкие специалисты по Советскому Союзу, сообщал своему начальству: «Не случайно отчеты всех представителей министерства иностранных дел при штабах армий свидетельствуют, что широкие массы советского населения интересуют исключительно вопросы колхозов и частной собственности, и потому обещание упразднить колхозную систему можно действенно использовать в пропагандистских целях».

Как заметил Бройтигам в очередном отчете о положении дел, даже наиболее упрямые теоретики в управлении четырехлетнего плана вынуждены были признать, что «необходимо принимать в расчет настойчивое требование всего крестьянства о ликвидации коллективных хозяйств, хотя бы в целях гарантировать сбор максимально большого урожая». Даже немецкая пресса, которая обычно воздерживалась от обсуждения народных устремлений, признала, что «крестьяне имеют глубокое отвращение к колхозной экономике». Официальное издание «Фёлькишер Беобахтер» высказалось наиболее открыто, признав, что в сравнении с другими актуальными вопросами «основной проблемой было и остается сельское хозяйство… Сельское население глубоко верило, что с наступлением немецкой оккупации колхозная система будет немедленно упразднена».

Эти многочисленные свидетельства побудили Берлин пересмотреть колхозный вопрос. Прежние сторонники отмены колхозной системы получили поддержку со стороны многих армейских офицеров и экспертов по сельскому хозяйству, зачастую рядовых, занимавшихся практическими вопросами, в отличие от титулованных специалистов, погруженных в теории и страдавших узостью взглядов. Ситуация была прекрасно описана в докладе инспекционного центра: «Аграрная политика главного отдела по сельскому хозяйству на своем первоначальном этапе явно определялась различными хорошо известными директивами, в основе которых лежал один посыл: колхозы должны быть сохранены… Как только прибыли представители инспекционного центра, им сразу же стала явной необходимость изменения политики. Колхозную систему ненавидело все русское крестьянство… Уже в августе 1941 г. перед главным отделом по сельскому хозяйству встал вопрос, можно ли сохранить колхозную систему в условиях пассивной оппозиции крестьянства».

Такое положение дел вдохновило тех политических деятелей, которые были сторонниками радикальной реформы и голоса которых ранее были не услышаны. Прежде всего, это поддержало позицию тех, которые выступали за «незначительные» уступки советскому крестьянству, не ущемляя при этом интересов Германии. Одной из первых уступок была отмена термина «колхоз». Это было частью реформ на бумаге, получивших полную поддержку Геринга еще до начала вторжения.

Вторая уступка касалась личных приусадебных участков крестьянских хозяйств. При советской власти эти небольшие участки, размером от 0,25 га до 1 га, давали необычно большие урожаи. Работник колхоза добивался этого потому, что работал на своей земле и для себя, ради прокормления своей семьи. Предлагалось освободить приусадебные участки от налогообложения, а площадь их увеличить вдвое за счет колхозной земли. Это решение, согласованное ведомствами Томаса и Рикке и опубликованное 18 августа 1941 г., стало орудием психологической войны. Необходимо было привлечь симпатии крестьян к Германии, не затрагивая основ колхозной системы и не подрывая немецких планов по увеличению объемов выпускаемой продукции.

Третья уступка заключалась в разрешении крестьянину заниматься разведением скота (он не становился частью колхозного стада) без всяких ограничений. Оно было чисто номинальным, ведь крестьянину требовалось прежде обзавестись скотом и обеспечить его кормом. Кроме того, от крестьян требовалось вернуть весь приобретенный во время «безвластия» колхозный скот в общее колхозное пользование.