Принятие декрета об аграрной реформе неожиданно придало второе дыхание становившейся простой риторикой немецкой пропагандистской кампании на Востоке. Сам Геббельс уже не прибегал в своих речах к постоянным и желчным обвинениям министерства восточных оккупированных территорий и с надеждой отметил: «Я ожидаю очень многого от этой реформы, когда к ней будет привлечено внимание широких масс крестьянства. Если мы действительно сможем дать им землю, они будут ожидать возможного возвращения большевиков со смешанными чувствами». Действительно, никогда впредь немецкая пропаганда в оккупированных областях не была столь тотальной. Листовки, плакаты, стенные газеты, факсимильные издания принятого декрета распространялись во многих миллионах копий. В местной печати публиковались пространные статьи, в которых реформа представлялась как «заря нового дня».
Не все в Берлине, тем более в армии, были убеждены в этом. Аграрная реформа была всего лишь небольшим шагом навстречу ожиданиям крестьян. Основную причину ее принятия, если говорить о долгосрочных планах нацистов, предельно кратко определил официальный эксперт Шефольд, который помогал разработать декрет: было необходимо найти modus vivendi (временное соглашение), приемлемое как для немцев, так и для советского крестьянства. Это был, по существу, компромисс между экономистами, многие из которых преувеличивали объективные препятствия на пути реприватизации, и политиками, многие из которых неохотно соглашались с необходимостью «отхода» от колхозной системы.
Сходство низшей стадии «нового порядка» – общины – с советским колхозом дало немецким критикам реформы дополнительные аргументы. Директор Института Ванзе под эгидой СС М. Ахметели вскрыл все недостатки аграрной реформы в критической брошюре. «Первая из трех форм организации крестьянства, намеченных реформой, не более чем… артель, основная форма большевистского коллектива; в такой форме колхозы существовали в Советском Союзе с зимы 1929/30 г. в качестве, собственно говоря, государственной организации… 1) Провозглашение приусадебного участка частной собственностью крестьянина вовсе не означает фундаментального изменения в современном положении крестьянского хозяйства, так как колхозник всегда смотрел на эту землю как на свою собственность; 2) Освобождение владельца небольшого участка от налогов не имеет ничего общего с базовым изменением в структуре колхозов… 3) Увеличение приусадебного участка ставится в зависимость от того, что крестьянин обязывается продолжать работать в общине, выполняя тот же объем работы. Это условие соблюдалось и при большевиках… 4) Вопрос частного владения домашним скотом, который содержится за счет колхоза… не имеет большого значения для крестьянина, пока у него нет собственной кормовой базы… 5) Система вознаграждения за трудодни остается… полностью без изменений».
Вторая стадия – земледельческое товарищество – означала уже более значимый разрыв с колхозным типом сельского хозяйства. Однако переход к товариществу происходил медленно и так и не был завершен. Даже на этой стадии немецкий надзор и контроль (по крайней мере в теории) был крайне жестким; еще надо было посмотреть, будет ли довольно крестьянство. Что касается третьей стадии – частного хозяйства, то этот вопрос был еще в области мечтаний. В то время как авторами и сторонниками реформы было торжественно объявлено, что она состоялась, представители организаций, далеких от нее в политическом плане, таких как русский отдел МИД и СС, пришли к заключению, что она стала событием позорным.
Немецкий контроль