Для масс советских граждан в рейхе окончание войны означало возвращение домой. Для бессчетных тысяч тех, кто не захотел вернуться в СССР – одни по собственной воле выбрали свободный мир, другие стремились избежать наказания за деяния военного времени, – это означало принудительную репатриацию, смерть или безвестность. 2 августа 1946 г. Москва коротко и скупо объявила, что Власова и его группу генералов, в том числе Жиленкова, Малышкина, Буняченко и Трухина, 1 августа повесили как предателей Родины. 16 января 1947 г. казачьи вожди, включая Краснова, Доманова и Шкуро, также были приговорены к смертной казни. Судьба менее значительных коллаборационистов и бывших военнопленных остается неизвестной. О многих, таких как сын Сталина Яков[111]
, больше никто ничего не слышал. Остальные рассеялись по всему миру – Шандрук осел в США, Островский в Аргентине, Банд ера в Германии, Кубийович во Франции, Мельник в Люксембурге, кое-кто из их бывших коллег в Турции, Италии и Швейцарии. Потребовалось десять лет – и перемен в официальной политике, – чтобы в сентябре 1955 г. советское правительство объявило военным коллаборационистам всеобщую амнистию[112]. Раны стали постепенно заживать.Прошлое было прологом, и теперь начинался новый цикл.
Глава 30
Последний взгляд на восточную политику
Вторжение Германии в Советский Союз явилось результатом симбиоза нацистской идеологии с германской политикой силы. Предпосылки к этому были сформированы давно вынашиваемыми предубеждениями и иррациональными стереотипами о России и большевизме, которые привели нацистское руководство к созданию ложного образа Советского Союза. В полной гармонии с расизмом, мессианством и безнравственностью, составлявшими сущность национал-социализма, исполнители воли фюрера пытались низвести «жителя Востока», славянина, а в особенности русского, до положения предопределенной, неизбежной неполноценности. Нацистское мировоззрение символизировалось опусканием советского человека до статуса «унтерменша». В то же время текущая ситуация 1940 г. – мощь Германии, череда блестящих побед, которые стимулировали погоню за очередным триумфом, и существование России в качестве другой, единственной на континенте крупной державы, – вот что стояло за приказом напасть на СССР. Это было не решением, принятым на основе рационального анализа, а рискованной авантюрой, которая не предусматривала проигрыша. Действительно, внутри мира фантазий и самообмана, который представлял из себя нацистский рейх, решение о вторжении шло от страстного желания напасть на Россию, полностью игнорируя мнение разведки – ее технических и страноведческих специалистов.
Личные заявления и практическая деятельность Гитлера убедительно доказали, что его военной целью не являлась, как пытаются нам внушить некоторые современные апологеты, благородная попытка «обезопасить Европу от большевизма». Цели нацистов были куда более эгоистичными, доктринерскими, жестокими и далеко идущими. Не являлось вторжение и превентивной операцией, направленной на предотвращение советского нападения на рейх: каковы бы ни были намерения Москвы, приказ Берлина о вторжении был отдан в отсутствие каких-либо ощутимых доказательств советских наступательных планов. По сути, целями вторжения были ликвидация большевизма, уничтожение СССР как государства и приобретение нового бескрайнего пространства для колониальной эксплуатации и заселения. Политические соображения – включающие как доктрину, так и соотношение сил – были и остаются основополагающими для этого подхода. Гитлер откровенно сформулировал эти цели еще за годы до попытки их реализации. По словам Раушнинга, однажды фюрер сказал своим коллегам, что «в первую очередь я думаю не об экономических вопросах. Разумеется, нам нужны пшеница, нефть и руда Советского Союза. Но наша истинная цель – установить наше господство на все времена и закрепить его настолько прочно, чтобы оно простояло тысячу лет».
А гросс-адмирал Редер еще во время войны высказал мнение, что «основывать продовольственные поставки Европы на использовании Украины – и тем самым вызывать перманентный конфликт с Россией, – на мой взгляд, стало целью Гитлера уже позже, после первых успехов в России, а также после ослабления надежд на использование Северной Африки».
Более того, реальный боевой план пренебрегал зерновыми и нефтяными районами в качестве основных целей, толкая немцев на Ленинград и Москву, а не на Украину и Кавказ. По данным Генерального штаба, «северная половина района операций предлагает более благоприятные условия для передвижения по обширным территориям, чем южная…». Действительно, по тактическим соображениям схема декабря 1940 г. предусматривала быстрый бросок вверх, к Балтийскому побережью, чтобы помешать Советскому Союзу [советскому Балтийскому флоту] перерезать пути поставок руды из Лулео (Швеция) в Германию. Схожие соображения превалировали и в других секторах.